Глава 6
…Алексей шел по серой мокрой улице, мимо черных высоких домов с толстыми старыми стенами, с блестящими слепыми пятнами окон. Впереди — настолько, насколько просматривалась улица, — не было ни души. Несколько раз он оборачивался, но тротуары были пусты. Он невероятно устал. Ломило, ноги, кололо в левом боку — словно он не шел, а бежал стайерскую дистанцию. Со лба на глаза капал пот, по щекам катились капли и щекотали губы, Дыхание было хриплым… «Уж не заболел ли?» — подумал он, но мысль исчезла, не успев оформиться. Только одно прочно сидело в голове — его ждут. Ждут давно, и надо спешить, иначе будет поздно. Что будет, если он опоздает, и куда он идет, Алексей не знал. Странно, но он даже не мог сказать, какой по счету дом на этой улице ему нужен, не знал ни его номера, ни того, как он выглядит, но был уверен, что идет туда, где его ждут. Не вызывало удивления и то, что на улице было жарко, даже душно. Ноги скользили по бугристой наледи, что замедляло шаг, как ни стремился он его ускорить.
Он пробуксовывал на одном месте, едва не падал в воду, тонким слоем покрывающую лед, — обычное дело, питерская весенняя оттепель, несущая травмы горожанам, — но упорно продолжал двигаться вперед.
Преодолев последние ледяные ухабы мостовой, Алексей поднялся по щербатым ступенькам в гулкий подъезд старого дома. Лифт, зияющий черной дырой открытых дверей, естественно, не работал. Он не разозлился, не выругался даже, просто пошел наверх по крутым ступеням широкой грязной лестницы. Ему нужен был последний, седьмой этаж. Только теперь он понял, что находится на Большом проспекте Петроградской стороны, неподалеку от пересечения его с Каменноостровским.
На последней, верхней площадке была всего одна дверь. И эта дверь была открыта. Алексей вошел в квартиру. «Коммуналка», — отметил машинально. Ободранные обои, неподвластные уже электрикам сплетения открытой проводки под потолком, гроздь электрических предохранителей и словно грибы-паразиты на дереве — бугры счетчиков — пять или шесть, лоснящихся, каких-то жирных с виду, стертый линолеум на полу неопределенного цвета, старинный черный телефонный аппарат, привинченный к стене… Он прошел по длинному коридору и толкнул последнюю в череде дверей, ведущих в секции-комнаты. Он знал, что, кроме этой последней, все комнаты пусты.
Дверь открылась бесшумно. Он шагнул и увидел то, что ожидал, — все здесь несло на себе тот домашний отпечаток, который с большим трудом удается придать вещам, выпущенным в последние годы, имеющим вид казенный, какими бы интимными завитушками и кренделечками ни украшал их дизайнер. Здесь же каждый предмет был теплым, обласканным любящей хозяйской рукой, домашним.
На диване сидела незнакомая женщина, но именно к ней он бежал по льду, именно сюда стремился, не зная зачем.
— Здравствуй, Алексей, — тихо сказала она. — Иди сюда, садись.
Он подошел и опустился на диван рядом с ней. Внутри не было ничего, кроме желания — настолько сильного, что оно заслоняло все вопросы — зачем, кто она, почему он здесь? Только желание обладать этой женщиной бушевало в нем. Никогда еще за свою довольно бурную в этом смысле жизнь Алексей не хотел женщину так сильно, как сейчас.
— Ну что, будешь и дальше меня слушаться?
— Кто вы? — спросил он. — Я вас не знаю…
Он протянул руку и дотронулся до светлых, коротко остриженных волос.
— Ну вот, забыл. Какая же у тебя память короткая! Я обижусь, Алеша…
Он пытался вспомнить, где видел ее раньше, — и не мог…
— Ну, ладно, ладно… Смешной ты какой… Помнишь, как не хотел со мной дружить?
— Я? Не хотел?
— Не помнишь…
Она расстегнула ему рубашку и, наклонившись, поцеловала в грудь. Алексей задохнулся, обнял ее обеими руками и уткнулся лицом в ее волосы.
— Подожди… — Она отстранилась. — Подожди, я разденусь…
Он смотрел, как она стягивает с точеного тонкого и сильного тела легкий свитер, снимает узкие голубые джинсы, бюстгальтер и ниточку трусиков, оставившие на загорелой коже две белые полоски.
— Подожди, — она протянула руку навстречу вскочившему с дивана Алексею, — в спальню…
Первый раз все продолжалось необычайно долго. Он чувствовал, что научился полностью управлять своим телом, контролировать его и оттягивал оргазм, пока не увидел, что она тяжело задышала и вскрикнула. Тогда он перестал существовать — взорвался, разлетелся мелкими искрами, поднялся над городом, над землей и увидел одновременно все, весь земной шар, все его города, реки, океаны, увидел каждого отдельного человека. Он почувствовал себя богом. Полный покой, абсолютное счастье — иначе нельзя было назвать то, что он испытывал в эту минуту. Или секунду? Привычные временные категории не подходили, он был вне времени, вне пространства…
Поэтому же он не мог сказать, сколько они лежали рядом, но, когда ощутил, что силы вновь наполняют тело и протянул к женщине руку, она вдруг выскользнула из постели, легко вскочила на пол и сказала:
— Алеша, мне нужно идти. Ты же еще придешь сюда, правда?
— Конечно, — ответил он, становясь против всех своих правил абсолютно послушным. — Конечно, приду.
— У нас будет много времени… Главное, помни обо мне всегда. И я всегда буду с тобой. Договорились?
— Да, — пробормотал он…
Внезапно Алексей ощутил ломоту в локтях, чешущееся колено, какое-то неудобство у затылка. Он тряхнул головой и увидел вместо уютной комнаты несущиеся мимо холмы, поросшие густыми кустами, черные в рассветных сумерках. Рядом дремала или просто отдыхала с закрытыми глазами Лариса. «Грэйхаунд»! — вспомнил он. Так называлась автобусная компания, услугами которой они воспользовались, очутившись наконец на автовокзале после сумасшедшего бегства.
— One way, — сказала Лариса в ответ на какой-то вопрос чернокожей барышни, оформлявшей им билеты. «В один конец». Алексей тогда еще усмехнулся — как это символично звучит. Он чувствовал странную усталость — не физическую, в этом плане у него все было в порядке, даже чересчур — какая-то излишняя бодрость словно распирала его изнутри. А вот в остальном… Он иногда ловил себя на том, что переставал понимать окружающее, не слышал вопросов Ларисы, обращенных к нему, спотыкался на ровном месте.
Лариса, хмурясь, озиралась по сторонам. Алексей же плюнул на слежку — будь что будет. Вокзал действовал на него успокаивающим образом. Несмотря на поздний час, разношерстный и разномастный народ подходил к кассам. Черные нищие рвали из рук пассажиров багаж, желая поднести тяжелый чемодан и заработать пару долларов, торговали открытками и газетами. Кругом стоял особенный вокзальный гулкий шум, который Алексей любил и который одинаков на любом вокзале в любой стране мира.
Лариса сунула билеты в карман, они спустились в цокольный этаж и направились к автобусу, который отправлялся в Чикаго.
— Почему в Чикаго? — вяло спросил Алексей. — А Денвер?..
— Успокойся, поедем мы в Денвер, никуда он не денется. Здесь уж, будь любезен, слушай меня, — ответила Лариса.
«И то верно», — подумал он. Пусть теперь и о нем кто-нибудь позаботится, он устал ломать голову, как избежать встречи с бандитами, а впереди еще много чего предстоит, можно чуть-чуть и отдохнуть.
Автобус почти ничем не отличался от таких же рейсовых машин в России, разве что вытянутой в прыжке собакой, нарисованной на его бортах, да кабинкой туалета в конце салона. Они ехали по каким-то тоннелям и эстакадам. Алексей отметил, что с Сорок второй, на которой находилось здание вокзала, похожих транспортных развязок видно не было, чудная архитектура в этом городе, и выехали на авеню, залитую светом. Автобус мягко поплавал по холмам Сентрал-парка.
— Вот твой Гарлем, — сказала Лариса через несколько минут.
Алексей увидел в окно обычные многоэтажные кирпичные дома — вполне с виду приличные, деревца на тротуарах — пустоватых, правда, по сравнению с нижним Манхэттеном. Ничего особенного знаменитый Гарлем из себя не представлял.
— Ха, тоже мне криминальный очаг. Я думал, здесь руины, а это — как питерский Юго-Запад. Или Куичино…
Руины начались чуть позже. Бронкс выглядел словно после бомбежки — черные дыры окон с выбитыми стеклами, обрушившиеся стены зданий, горы битого кирпича на улицах, свалки мусора, совершенное безлюдье. Здесь Алексей и вырубился. А какой сои реальный, не похожий на обычные эротические фантазии…