— И что же?
— Что-что? Делать что приказано и смотреть внимательней по сторонам. Есть у меня мысль, что здесь главное — вовремя свалить. Боюсь, накроется у Михалыча его лавочка, вместе с ним накроется.
— Почему ты так думаешь?
— Вот тебе и на. Это ты у меня спрашиваешь? Ты же у нас, Танечка, провидец. Я просто чувствую, ты же мне все про интуицию, вот я ее и развиваю. — Он помолчал. — А вообще-то, если он медведевских хлопцев пустил в дело, это все добром не кончится. Может быть, и к лучшему, что мы отсюда свалим. Раньше бандиты с органами не воевали, а теперь — хрен их знает, что из всего этого выйдет. У Медведева же люди без крыши, завернуты на идеологии, они ситуацию не секут. Таких дров могут наломать, потом никакой КГБ за сто лет не расхлебает. Такого масштаба проблемы надо решать полюбовно, без войны. Тут если уж война начнется — много голов полетит. Ой, много.
Глава 4
Последние две недели Клещ был совершенно уверен в том, что за ним следят. Вообще дела шли — хуже некуда. Ублюдок Джонни как сквозь землю провалился, и, сколько Клещ ни пытался его отловить — облазил все брайтонские притоны, все самые грязные стройки, пляжи, помойные ямы, убил массу времени, просиживал в барах, где подобного рода личности собирались вдали от глаз приличной публики, — все было абсолютно напрасно.
На службе дела вообще пошли странным образом, Клещу временами изменяло даже чувство реальности — майор Гринблад словно забыл о всей этой заварухе в Брайтоне, о Джонни, об убийстве Кеши Гриценко, смотрел ясными голубыми арийскими глазами да продолжал свои ненавистные Клещу похлопывания по плечу, снимание пылинок с его пиджака и другие проявления отцовской заботы к подчиненным ему офицерам. Но это бы ладно. Гринблад же завалил невзначай Клеща такими ворохом бумажной работы, какого он давно уже не помнил.
Наверное, только на первом году службы ему приходилось сидеть за столом вот так — часами не покидая кабинета, составлять и по нескольку раз переписывать никому не нужные отчеты, заполнять и составлять анкеты, ковыряться в картотеке, копировать компьютерные файлы, вносить в них изменения, заниматься классификацией подозреваемых — майор был очень умелым руководителем. Может быть, неважным полицейским, но администратором-то уж точно первоклассным. Он умел убеждать своих работников в необходимости того или иного пустого и бессмысленного занятия, и даже Клещ первые два дня делал работу секретарши с осознанием честно отрабатываемого долга перед отечеством.
Но этой деятельности конца видно не было, а Гринблад начал поговаривать о грядущих награждениях и благодарностях руководства. По его словам, отдел блестяще справлялся с работой и почти уже ликвидировал проблему распространения наркотиков во вверенном ему районе Нью-Йорка. Во всяком случае, «сделал все, что возможно, и даже больше». Это любимое выражение шефа Клещ за последние две недели слышал в коридоре чаще, чем за весь последний год. Внезапно от Клеща потребовалось подведение итогов его деятельности за весь год, и он потел в офисе, злился… Самое отвратительное было осознавать, что время — его время — тратится впустую. Он не мог позволить себе такой роскоши, он должен был каждый день делать хотя бы шажок к своей цели, к своему варианту американской мечты, как иногда, посмеиваясь, про себя называл то, к чему так стремился.
Сегодня с утра Таккер сообщил ему, что шеф отправляет его в отпуск. Клещ только мрачно кивнул. Все было шито белыми нитками — закрытое дело об убийства Гриценко, кабинетные труды самого мобильного, этим и ценного работника, теперь вот — отпуск Милашки Таккера.
— Поздравляю, — сказал он напарнику, когда тот вернулся от шефа в кабинет. — Знаешь, у меня есть предчувствие, что я составлю тебе компанию. Ты где собираешься отдыхать?
— Отдыхать? — Таккер потрогал затылок. — Черт возьми, до сих пор не зажило. Я, наверное, буду оригинальным. Проведу отпуск в Нью-Йорке. Знаешь, то, се, делишки кое-какие образовались. Долги разные мелкие хотелось бы вернуть. Только вот надо кредитора сначала найти. А ты что, тоже на каникулы собрался?
— А вот я сейчас об этом и узнаю. Подожди меня минут пятнадцать, о’кей?
Он поднялся к шефу. «У себя?» — бросил секретарше и, кивнув на ее утвердительный жест, вошел в его кабинет.
— A-а, Брюс. Здравствуй, сынок… — начал было Гринблад свою старую песню, но Клещу уже так было тошно выслушивать его сюсюканье, что он, настолько, насколько позволяли субординация и обычная вежливость, протянул шефу пачку треклятых бумаг.
— По-моему, дело сделано, сэр. Я старался.
— Спасибо, спасибо, Брюс, это все чрезвычайно важно. Очень хорошо, что ты наконец занялся классификацией. Это говорит о твоем росте как профессионала с большой буквы. Бегать и стрелять в нашем деле — это еще не все. Анализировать события и делать правильные выводы — вот что еще важнее, чем меткая стрельба. Я вижу, ты начал это понимать. Молодец. Хвалю. И у меня есть для тебя приятное известие…
Ровно через двадцать минут Клещ с мрачной улыбкой вошел в свой кабинет.
— Ну как там старик? Чем порадовал? — Таккер сидел на столе, болтая ногами.
— Порадовал, порадовал. Что я говорил? Отпуск! Я даже возражать не стал. — Клещ подошел к Таккеру вплотную и сказал тихо: — Ты понимаешь, что все это значит?
— Если бы не понимал, полицейский из меня был бы никакой. Обрубают концы.
— И что в этой связи думаешь предпринять?
— Ну я же тебе сказал что. Искать буду. Голова до сих пор болит, так мне тогда врезали.
— Не боишься?
— Кого? Этих русских?
— Нет, старика не боишься? Дело, судя по всему, совсем тухлое. Раз его так зализывают, значит, кто-то большой задействован. Вот с этой стороны надо ждать неприятностей.
— Клещ, что ты мне лапшу вешаешь? Так у русских говорится? Дело рискованное, не спорю, но я всегда чувствую, где можно сорвать. Здесь можно. Уж поверь.
— Ну да, можно и сорвать. А можно и загреметь так, что и концов не найдут. И на кладбище с почестями нечего будет хоронить.
Таккер вынул из кармана записную книжку и принялся изучать ее, перелистывая страницы. Найдя наконец то, что искал, стал тыкать в кнопки телефона. Клещ молча наблюдал за напарником.
— Привет! — Лицо Таккера и до этого было совершенно безоблачным, а теперь стало просто идиотически блаженным. Этакое лицо голливудского любовника в малобюджетной мелодраме. — Марина? Что ты делаешь сегодня вечером? Я? Хочу тебя пригласить поужинать. У меня приятное известие — я иду в отпуск. Да. С завтрашнего дня. Конечно, конечно, поедем. Да. В семь часов.
Поймав внимательный взгляд Клеща, Таккер улыбнулся.
— Ты чего?
— Понимаешь… Мне показалось, что ты хотел кое-чем заняться во время отпуска. Но если ты уезжаешь, то…
— Клещ, ты что, совсем обалдел? Пойдем-ка прогуляемся, у тебя, по-моему, налицо следы умственного переутомления. Вовремя, вовремя шеф тебя в отпуск гонит. Еще немного, и совсем умом тронешься. Пошли. — Он спрыгнул со стола и направился к дверям легкой, пружинистой походкой.
Выйдя из управления, Таккер сменил тон с игривого на деловой:
— Клещ, ты и вправду переутомился. Ты что, хочешь, чтобы шеф был в курсе наших с тобой дел? Нашел где обсуждать. Ты же профессионал.
— Да ладно тебе, не в фильме с Джеймсом Бондом, так уж прямо каждое слово наше прослушивают. Брось, Милашка, не суетись. Так что за Марина у тебя на вечер? Я хотел сегодня уже заняться нашими делами.
— Клещ, из-за твоей болтливости я не успел закончить. Точнее, не успел пригласить и тебя на ужин, дабы познакомить заодно с прекрасной русской девушкой…
— Таккер, если бы ты меня ценил как коллегу и напарника, ты бы хоть поужинать мне дал без этих русских. И так уже они у меня как кость в горле.
— Успокойся. От тебя уже за милю несет прелым залежалым нацизмом. Что это такое? Посмотри на себя, в кого ты превратился? Всего неделю посидел в кабинете и — человека не узнать. Говоришь словно брюзга откуда-нибудь с Миссисипи, рожа угрюмая, — ты превращаешься в провинциала, Клещ, смотри, это опасная болезнь. И потом, Марина — вполне наш человек. Это мадам из моей агентуры.