— Никто… — Сказав это, Таня с удивлением вдруг поняла, что ее «никто» не соответствует истине. Если Сумской знает об их встрече с Маратиком, то, значит, все-таки кто-то был… — Я так понимаю, — стараясь говорить спокойно, уточнила она, — что, кроме ваших людей, поблизости никого не было.
— «Кроме ваших»!.. Хе-хе. А ты их не видела?
— Нет. Я бы вам рассказала, если бы поняла, что вы все еще интересуетесь…
— Славно, славно… — В голосе Сумского слышалось удовлетворение работой агентов. — У меня для тебя сюрприз есть, Танюша. Проявился парень, с которым ты встречалась перед его отъездом в Штаты. Трофейщик. Позвонил своей бабе. Сидит в Денвере. Ты его найди, он мне нужен. Бери ручку, пиши его координаты. — Сумской стал диктовать цифры. — Записала? С остальным разберешься на месте. Если что, наши люди в Нью-Йорке помогут. Ну, приятного полета и мягкой посадки. Напомни мужу, что главная задача — обеспечить процветание фирмы…
Таня услышала, как Сумской захихикал. «Вот старый хрен!» — подумала она, но хихиканье резко оборвалось, и Яков Михайлович очень серьезно сказал:
— Удачи, дочка. Целую.
— Старый козел! — смачно сказала она, повесив трубку и стукнув по столу кулаком. Звягин удивленно поднял брови.
— В чем дело? Шеф нахамил?
— Да нет, Саша, не нахамил. Все игрища разводит. Стареет Яков Михалыч, дело движется к маразму. Суть не в этом. Саша, ты только не падай со стула. Знаешь, чей он мне сейчас дал телефон?
— Ну?
— Вот того паренька, который вам всю малину… это… испортил.
— Да ну?! — Глаза Звягина аж засветились. — Телефон в Америке?
— Да. Не суетись ты. Увидишь ты своего соперника, увидишь. Только скажи, что ты с ним сделать собираешься? У Михалыча на него есть свои виды.
Звягин развалился в кресле.
— Ну, Михалыч наш пусть здесь хозяйничает. Он умный мужик, даже, я бы сказал, сверхумный, но его время кончилось. А если и не кончилось, то не долго уже осталось ему свою игру играть. Это во-первых. А во-вторых, убивать я этого сопляка-трофейщика тоже не собираюсь. Поучить, конечно, его надо, но парень очень интересный. Не зря и Михалыч им интересуется. Я бы с таким сам поработал. Кстати, может быть, и представится такая возможность.
Он помолчал, похлопал ладонями по ручкам кресла.
— А знаешь-ка что? Я сегодня ужин приготовлю. Настоящий. Вы, женщины, хоть и говорят, что на кухне проводите полжизни, а готовить все равно мужики умеют лучше. Все настоящие повара — мужчины, так ведь, Танюша? Что мы имеем в холодильнике? А то я сейчас в ночной сгоняю.
Звягин встал, направился было на кухню, но вдруг что-то его остановило, словно он уперся в невидимую стену.
— Таня!
Она подошла к Звягину сзади:
— Что, Саша?
Звягин, не говоря ни слова, протянул руки назад и, не поворачиваясь, взял Таню за бедра. Она вздрогнула. С тех пор как произошла эта ужасная история с Лебедевым, они ни разу не лежали в одной постели.
— Сашенька… — Она прижалась к нему и обхватила руками за пояс. Расстегивая его брюки, Таня уперлась пальцами в твердый, словно каменный, бугор.
Звягин стоял с закрытыми глазами, когда она опустилась перед ним на колени и начала целовать, гладить и снова целовать его. Он не видел, как из ее глаз потекли слезы. Они раздевались очень долго, снимая друг с друга одежду, не отстраняясь, боясь хоть на миг разделить плотно сжатые тела. Таня помнила, что когда-то, еще в той, прекрасной, далекой, другой жизни, Маратик говорил, что скоро они начнут учиться правильному половому акту… Не успел он приступить к этим занятиям, и Таня сама уже потом, будучи взрослой женщиной, начала совмещать медитацию с сексом. Она научилась получать удовольствие от каждого мига, удовольствие, как она и предполагала, умноженное стократно, в отличие от несчастных людей, механически проделывающих все операции и валящихся спать, похрапывая и ворочаясь, повернувшись друг к другу спинами. Она подходила к сексу серьезно и научила этому Звягина, а он, надо сказать, оказался очень способным учеником.
Их игры не сводились к простому распределению ролей хозяйки и раба или наоборот — это было слишком примитивно и поверхностно. Удовольствие, которого они достигали, было одновременно и физическим, и духовным, сродни, наверное, тому, что испытывает человек, временно, но долго лишенный зрения и обретший его вновь. Что-то похожее испытывали и они, когда становились единым целым, превращались в одно большое животное, радующееся оттого, что оно наконец-то нашло и овладело своей потерянной, отторгнутой половиной. И Таня, и Звягин знали, что в сексе не бывает ничего стыдного, так же как и на теле человека нет стыдных мест. Они любили свои тела, а еще больше — Тело, в которое сливались вдвоем.
— Ну а как же твой ужин? — спросила шепотом Таня, когда прошел уже, наверное, час с того момента, как Звягин решился на ночную кухонную работу.
— А ты еще хочешь есть?
— Есть уже нет. — Она оседлала его мощное тело, не расплывшееся с годами, а, наоборот, становившееся все более сухим и крепким, как дерево. Она гладила бугры грудных мышц, рельефно выделяющиеся под натянутой загорелой кожей, живот в твердых, накачанных шашечках мускулов и любила своего мужа еще и еще.
Они не спали уже вторые сутки, но совсем не чувствовали усталости — Таня научила Звягина и этому. Правда, чудес не бывает, она знала, что придет момент, когда сон свалит их. Но ведь им предстоит полет над океаном, это очень кстати. Она боялась летать самолетами и была рада, что не заметит долгой воздушной дороги и не успеет испугаться коротких, но жутких падений в так называемые воздушные ямы, толчков ветра, словно камнями бьющих по фюзеляжу, и мелкой тряски при переходе в более плотные или разреженные слои.
Они не спрашивали друг друга, любит ли он ее или она, — уже давно эти вопросы были бессмысленны. Соединяясь, они знали друг про друга все, что можно и нельзя высказать, они были едины; и смешно было думать, что он или она не любят эту большую, необходимую часть своего тела, которой каждый из них являлся для другого.
— Который час? — спросил он.
— О Господи!
Таня нашарила на полу упавший с тумбочки будильник. Наручные часы они сняли вместе с одеждой — так было у них заведено уже давно, ни одна деталь не должна мешать телам, ни один сантиметр кожи не должен быть закрыт.
— Боже мой! Нам нужно бегом бежать, Саша! Сейчас уже регистрация начнется!
Он медленно и сильно обнял ее, поцеловал в грудь, шею, губы.
— Мы успеем. Ого! — Он посмотрел вокруг. Комната выглядела так, словно на нее был совершен налет с целью устрашения или бездарный обыск произвели непрофессиональные участковые. — Порезвились мы не на шутку…
Таня усмехнулась:
— Да ладно тебе. Приедем уберем, пусть все так и остается. Одевайся. Документы не забудь, пожалуйста, — говорила Таня, уже прыгая на одной ноге и натягивая джинсы. — Черт возьми, душ принять даже некогда! — Таня кричала уже из ванной.
«Как она умудряется так быстро передвигаться по квартире, — думал Звягин. — Вот женщина, вот молодец!»
— Давай-ка подъедем к Неве, — сказал он, когда они сели в машину.
— Саша, времени нет. Нам же в другую сторону.
— На минутку. Успеем, не волнуйся. Пойдем со мной, — попросил он жену, когда они выехали на набережную и остановились.
Было еще раннее утро, пустая, совершенно раздолбанная и запущенная набережная выглядела уныло и почему-то страшновато. Казалось, из ближайших кустов, дико разросшихся между проспектом Обуховской Обороны и рекой, смотрят на них чьи-то пристальные враждебные глаза. Звягин поежился:
— Что, Танечка, сердце тебе что-нибудь вещует?
— Ничего не вещует. Особенно если ты посмотришь на проспект, вон там, машину видишь?
Почти скрытая под низкими ветвями кустов на обочине стояла красная, сейчас в сумерках кажущаяся черно-серой «девятка».
— Там хмырь за рулем сидит, явно охранник твой. Так что будь спок.
Звягин прищурился. В машине никого не было видно, но он понял, что то, что говорит Таня, похоже на правду.
— Ну что? — Она переминалась с ноги на ногу. — Посмотрел на речку? Поехали, в Америку опоздаем.