Алексей шел прямо к ней, широко улыбаясь. «Трахну!» — закрутилось в голове веселое предчувствие. Подойдя вплотную, он внимательно вгляделся в ее лицо и вдруг увидел, что она совсем не так молода, как казалось издали. Под глазами лежали темные круги. Кожа на висках была тонкая, словно прозрачная, ниже, к скулам, покрытая сеточками мелких морщинок, не заметных, а скорее угадываемых. Плотно сжатые обветренные губы — сухие и, кажется, жесткие — чуть-чуть поднялись уголками, изображая улыбку. Но главное — взгляд — глубокий, темный какой-то, хотя глаза — светло-серые, большие, но за ними — мрак… «Нет, не трахну… Манекен какой-то. Как за стеклянной витриной…» — Он чисто физически ощущал невидимую тонкую стену между собой и этой красивой, в общем-то, женщиной, не стену даже, а некий кокон, надежно ее защищающий от чрезмерной близости с кем бы то ни было.
— Здравствуй. Алексей? — спросила она, улыбнувшись шире и смотря ему в глаза с явным интересом, но все-таки как-то отстраненно, точно на картинку в журнале, а не на живого, симпатичного молодого парня.
— Алексей.
— Лариса. — Она протянула узкую ладонь, не отводя глаз.
— Я знаю, — ответил он игриво и мгновение колебался — не поцеловать ли галантно протянутую руку, но решил ограничиться осторожным рукопожатием.
— Ну, пойдем, Алексей. — Она почему-то усмехнулась, взяла его под руку и потянула к лестнице, ведущей из метро на улицу.
— Прогуляться хочешь, или ты устал? — спросила Лариса, когда они вышли из неглубокого, на удивление, подземелья метро. Лариса обратилась к нему так, словно они были давно знакомы, — спокойно, чуть равнодушно, словно зная не то чтобы сам ответ, но интонации, с которым он будет произнесен.
— Конечно, прогуляемся… А куда пойдем? — Он поглядывал на спутницу, изучая ее, но все никак не мог проникнуть внутрь невидимого кокона и не понимал, чего можно ждать от странной этой новой знакомой.
— Ко мне, разумеется. Просто нам, если идти пешком, понадобится минут тридцать.
— Лариса, я же вообще-то сюда и ехал для того, чтобы гулять. Турист.
— Турист… Ну хорошо. Так ты оставаться в Штатах не собираешься? Это, кстати, Бродвей, — кивнула она головой в неопределенном направлении.
— Не собираюсь. Где?
— Да вот, мы по нему идем. Ты что, как это у вас называется, новый русский?
— Почему ты так решила?
— Ну, поездка-то сюда недешево стоит. Я вот десять лет здесь, а в Москву слетать себе позволить не могу. Не по средствам. Ну как, нравится Нью-Йорк?
— Так я же еще ничего не видел… — Он оглядывался по сторонам — да, это не провинциальный Брайтон, а именно то, чего он ожидал от Америки. Да и странно было бы, не окажись Манхэттен таким, каким он видел его в гангстерских боевиках, — вырубленный из серого камня. Закопченный выхлопными газами автомобилей, медленно, по сравнению с питерскими лихачами, ползущими по прямым, параллельно-перпендикулярным улицам. Строгие прямоугольные небоскребы. Негры, сидящие на тротуарах и торгующие каким-то явно ворованным барахлом, бесчисленные кафе, магазинчики и магазинищи — кажется, жизни не хватит, невозможно запомнить, где и что находится. Но Алексей поймал себя на том, что не было у него ощущения новизны. Он чувствовал себя так, будто давным-давно уехал отсюда, а теперь вот вернулся, просто подзабыл названия улиц и расположение зданий.
— Нью-Йорк? Да я его таким и представлял. Во всяком случае, пока не обманывает ожиданий. А ты, говоришь, десять лет уже здесь? И как, нравится?
— Нравится. У вас-то совсем страшно жить стало. А здесь хорошо. Спокойно. Студия у меня в хорошем месте, в Виллидже, отличное место — сам увидишь. Если хочешь, я тебе потом попозже ночной Нью-Йорк покажу.
— Конечно, хочу. Я вообще в Гарлем хочу сходить…
— Ха, в Гарлем? Ночью не рекомендую. А днем — пожалуйста. Я утром спать буду, а ты — сходи прогуляйся. Вот это — Юнион-сквер, — она показала на небольшой садик впереди, — я тебя немножко кружным путем повела, но тут уже рядом. Еще вниз спустимся — и дома.
— Смок-смок? — Алексей услышал тонкий голос за спиной. Обернувшись, он уперся взглядом в чернокожего высокого здоровяка, одетого в спортивный костюм и без улыбки взирающего на него. Алексей мгновенно собрался и сжал в карманах куртки кулаки — короткая толстая шея, бритая голова и маленькие пустые глазки черного спортсмена словно вернули его на улицы Питера, к ларькам с «паленой» водкой и левыми сигаретами. Сколько раз типы в точно таких же костюмах и кроссовках цеплялись к нему, вышедшему ночью за вином или куревом…
— Fuck off, — равнодушно бросила Лариса, развернув Алексея на сто восемьдесят градусов. — Пошли, пошли, не обращай внимания. Травой здесь все время торгуют. А ты, кстати, так не напрягайся — я даже испугалась. Думала, сейчас драка будет — так ты сразу стойку принял. Будь проще. Ты что, фильмов этих мудацких насмотрелся? — Она произнесла ругательство естественно, не меняя тона, но Алексей почувствовал себя несколько свободнее. Значит, кое-что человеческое этой строгой даме все-таки не чуждо.
— Привычка. У нас в Питере по вечерам бывают, знаешь ли, разборки…
— Да, слышала, слышала. Много тут приезжает ваших, рассказывают ужасы всякие. Делать вам там больше нечего, что ли? Деретесь, словно нелюди.
— Жизнь такая, Лариса. Ты-то вот давно у нас не была, там сейчас волчьи законы. Все время надо быть начеку. Но на самом деле все не так уж плохо. Мне, например, нравится.
— Ну ладно, расскажешь дома, что тебе там нравится. Мы уже пришли. — Они стояли возле кирпичного семиэтажного дома.
Глава 2
Алексей лежал с закрытыми глазами и пытался понять, где же он находится. В памяти всплывали отрывки фраз, озвученные голосом Кеши Гриценко, что-то насчет сумки. В Москве он, что ли? А какие сны странные снились всю ночь — Америка, девушка какая-то, ночные прогулки. А при чем же здесь Кеша?
Когда сон окончательно отпустил его, все стало на свои места — и долгое сидение в самолете, и Брайтон-Бич, и, наконец, то, что ночует он у Ларисы и всю ночь с ней колобродил, перебираясь из одного манхэттенского бара в другой. Понятно теперь, почему голову не оторвать от плотной, жесткой подушки, — от пива, если им злоупотребишь, отходняк еще тот…
— Кофе будешь? — Лариса подошла к матрасу, на котором покоился похмельный гость, и, наклонившись, потрепала его по волосам. — Эй, вставай! Алексей! Вчера ходил таким гоголем, а сейчас что? Все вы, русские, такие — напиться и валяться весь день…
— А ты что, не русская, что ли?
— Я, в отличие, кстати, от Кеши, чтоб ты знал, натурализованная американка. Так-то вот. Я вчера говорила, да ты не помнишь небось ничего.
— Американка — это не национальность, это диагноз… — пропел жалобным голосом Алексей, не открывая глаз. Вслепую, медленно и неуклюже он поднялся с матраса и лишь тогда разлепил веки.
— Да-а, красавец мужчина. — Лариса смотрела на него без улыбки. — Давай садись завтракать. Ты же в Гарлем собирался, сейчас как раз вид подходящий.
Квартира Ларисы — «студия», как это здесь называлось, — была не такой большой и уютной, как показалось Алексею вчера. Обычная однокомнатная. За ширмой — кровать, на которой и спала хозяйка. Белая мебель, оказавшаяся при ближайшем рассмотрении пластмассовой, телевизор, небольшой столик, за которым они вчера начинали пир, и закончили за ним же его уже под утро, вернувшись с прогулки по ночному Манхэттену.
Память возвращалась, и Алексей теперь ясно видел события вчерашнего вечера, за исключением того момента, когда он заснул. Заключительная часть праздника была плотно замурована в голове тяжелым пивным дурманом. Точно он знал только то, что они сменили за ночь три кабака. Сначала платила Лариса, а потом, несмотря на ее возражения, и он начал метать на стойку деньги, рассованные по карманам куртки. Он хвастался, что денег у него куры не клюют, что он вообще крутой парень, и сейчас смущенно поглядывал на свою новую знакомую, ожидая ее комментариев.
Неловко взгромоздившись на высокий табурет, Алексей принялся ковырять вилкой в тарелке с яичницей, откусил пару раз от горячего поджаристого ломтика белого хлеба, но энтузиазма вид пищи у него не вызывал, и Алексей выпил большими глотками чашку слабенького растворимого кофе, закончив на этом свой первый американский завтрак. Он поднял наконец глаза и увидел, что Лариса сидит над пустой тарелкой и улыбается, глядя на него.