А один атаман Трубецкому крикнул: — Попомни Бога, князь! От ваших ссор только гибель чинится Московскому государству! Прочие же казаки разошлись по табору вино пить и зернью играть. Поехали мы с Аврамием обратно через реку на городскую сторону. А там наши сидели за каждою печью и за церквами каменными скрытно и не ведали, откуда ждать неприятельского прихода, и в недоумении были о творящемся за стеною сражении.
Тогда я взошел сам на высокую башню пятиглавую, иже на углу Белой стены над рекою в Чертолье, и поглядел кругом со вниманием. И увидел литовских людей от нашего стана отступающих и сильно теснимых, и со всех сторон из-за печей и развалин поражаемых русскими стрельцами. И так гетманово войско достигло реки и стало вспять переправляться. Казаки же, пошедшие своевольно в битву, как о том я прежде рассказывал, причиняли им великий урон на переправе и в иных местах.
Не возмог Ходкевич, гетман литовский, пробиться к своим осажденным товарищам, ни припасов им доставить, и отошел со срамом в свой стан на Сетуни.
Мы же с Аврамием воротились ко князя Пожарского стану у Арбатских ворот целы и невредимы. А тут большое веселье учинилось ради низлагания гетманова; да привезли крестьяне Волоколамские нам пять возов капусты квашеной с кишнецом и анисом; эту капусту они искони поставляли к столу государеву, теперь же государя нет, и лакомство сие на досталось на радость и услаждение после ратных трудов.
Вижу Настасью воротившуюся с Ходынки: писание отложу на малое время, надобно женочку отвести, где капусту дают.
Августа 23-го дня
Ночью несколько сот литвы обманом в Кремль проскочили. Но это еще не великая беда: нам бы не пропустить возов с припасами, а там пусть их хоть 100000 человек в Кремль набьется, тем скорее с голоду перемрут. А возы стоят по-прежнему у Ходкевича на Сетуни.
Во весь день сегодня ратного дела не учинялось.
Августа 24-го дня
Наутро гетман преисполнился храбрости и рвения, и повел всю свою великую рать на казаков в Заречье, чтобы рвами оваладеть и к реке выйти напротив Кремля, и припасы переправить осадным людям.
Пришло войско литовское к Пречистой Донской Богородице, и возы туда привезли. И пошли оттуда далее к Пятницкой улице и к Ордынской, а возы тянули вслед за войском. Стрельцы же и казаки Трубецкого во рвах уселись. И был там бой велик, и побили гетмановы воины русских людей и прогнали их из рвов, и захватили на Пятницкой острог у церкви святого Климента папы Римского. И ввезли в тот острог многие возы с запасами.
Казаки же, увидев это, воспылали решимостью и, восхотев те возы отобрать и обогатиться важной добычей, собрались дружно и смело приступили к острогу, и учинили литве сильное побиение, и острог взяли.
Мы же в стане своем сидели с князем Пожарским и с Мининым и в том деле не были, а сведали о нем от гонцов. Тогда пошел келарь Аврамий в церковь Ильи Обыденного служить благодарственный молебен. И мы с Настёнкой отправились послушать, а Настёнка гласы воспевания очень любит, и голос у нее благозвучный.
Не дойдя конца пения, вбежал во храм человек от Трубецкого и князю Пожарскому стал говорить потихоньку какие-то вести. А князь Пожарский послал своего дворянина шепнуть что-то Аврамию. Тогда Аврамий скоро и не благочинно молебствие прервал и сказал собравшимся в церкви извинительное слово: дескать, казаки возроптали и не хотят более сражаться без вспоможения земских людей. Посему надобно ему, Аврамию, спешно к казакам идти для увещевания.
Из церкви мы вышли; дворяне и дети боярские вокруг князя Пожарского столпились и говорили такие речи:
— Как нам идти в бой, если казаки не хотят биться? Они-то нам не сильно помогали третьего дня, а отсиживались во рвах своих; мы тоже не дураки свои обозы без защиты оставлять и за казаков идти умирать.
Аврамий, как был облаченный в дорогие ризы святительские, ко мне подошел и сказал:
— Пойдем, Данило, к казакам: на них сейчас вся надежда, а на земских тщетное упование, пока казаки не расхрабрятся.
Простился я с Настёнкой, и пошли мы с Аврамием в Заречье. Скоро достигнув острожка у святого Климента, увидели мы множество литовских людей побитых, а другие литовские люди с обеих сторон острог обходили, а казаки наши с возов отобранных хватали что подороже и разбегались из острога розно.
— Братие, смилуйтесь! — воскликнул Аврамий прегромко, длани к казакам простирая. — От вас началось такое великое и доброе дело, и слава о храбрости вашей по всей русской державе прогремела, и даже до самых отдаленных заморских стран докатилась, и все народы вашей удали удивились и восхитились. Неужели вы теперь всё погубите? Опомнитесь, милые господа, воротитесь, не убегайте! Покажите в последний раз отвагу свою, порадейте за веру, за храмы Божии, за образа святителей, за святые мощи угодников Христовых, за весь народ христианский! Вовек не забудется подвиг ваш! И дом Пресвятой Троицы не оставит вас без награды достойной: ничего не пожалеем, последние животы свои соберем и отдадим вам, только не отступайте ныне от дела праведного!