Иоасаф же отвечал им с покойною усмешкой:
— Не сердитесь, братья! Лучше нам умереть, чем перестать жалеть сирот. Крепитесь, в вере своей из-за житейских тягот да не ослабеете. Разве нет у бога милости продлить и самые скудные запасы на большое время?
И стал им из Писания примеры приводить о подобных чудесах. Примеров же таких в Писании много, это каждый знает, кто в грамоте сведущ. Вот и умолкли мало-помалу те строптивые иноки, и пошли прочь, взоры потупив.
Октября 27-го дня
Давид Жеребцов и дружина его в городе сидят, на вылазки не ходят, приглядываются. Так-то вернее: надо сперва о противнике все узнать и вдоволь отведать осадного сидения — сильнее осерчают тогда на врагов.
А Давид Жеребцов, полугода не проведя у князя Михаила со шведскими воеводами, весьма сведущ стал в немецкой ратной премудрости. И потому не может он без ругательства и осмеяния глядеть на нашу боголюбивую простоту, с коей мы ныне бьем врагов божьих под Троицей.
Вчера ходили наши на вылазку, как и раньше хаживали, неурядно и безо всякого устроения, но сильно распалясь сердцем на поганых. Выходили, испрашиваясь у воевод, кто за какой нуждой: кореньев ли копать, дров ли добыть, коня ли напоить. Потому что и наши воеводы Алексей и Григорий не любят неустройно людей на брань пускать, да не погибают напрасно.
И так выходили наши по трое да по двое смерти искать, а другие сидельцы на стенах луки и пищали готовили, чтобы в меру сил своих малых помочь идущим на ратный промысел. Также и я стоял при подошвенном бое у Красных ворот с пищалью.
Казаки же Лисовского, соблазнившись малым числом троицких людей и худым снаряжением, поскакали резво по Переяславской дороге, саблями помахивая и посвистывая, надеясь на легкую победу. Троицкое же воинство, вдруг собравшись купно, казаков окружило и стало побивать. И за малое время многих врагов порубили. И не дожидаясь прихода новых полчищ, отступили в город невредимыми.
Давид Жеребцов, глядя на эту брань, ругался и лютовал и ногами топал, говоря:
— Ох вы дурни, невежды! Кто так воюет? Какая у вас стратегия? Как вы, собачьи дети, уряжаете свою фортификацию? Mе ведаю, как удалось вам до нашего прихода продержаться. Верно, и Сапегу с Лисовским вовсе господь разума лишил, что они до сих пор града не взяли у таких простецов. Благо, нет здесь товарища моего Якова Понтусова Велегарда: он бы сего дня не пережил, помер бы со смеху. Ну уж я вам покажу, как брани чинить! Увидите ратное настоящее умение.
Случилась там бабка Агафья, и по нерассуждению спроста Давиду сказала:
— Ох-те, государь боярин, не спеши, побереги своих соколов, не лишай нас, убогих, последней надежды. У нас-то еще силенки есть, мы повоюем, да нам и погибать не жалко, дуракам и невеждам.
Давид еще пуще разгневался.
— Я, — говорит. — Не затем пришел, чтобы в городе без дела стоять и на вашу глупость смотреть. А мне князь Михайло велел Сапегу с Лисовским от Троицы прогнать и путь на Москву очистить. И не вас, дураков, я спасаю, а эту святую обитель, вы же вовсе ее оборонять недостойны.
И, сказав это, ушел в свои кельи каменные трикровные обедать.
Ноября 2-го дня
Давид с превеликим тщанием собирается на вылазку. Нам же, троицким сидельцам, велено на брань не ходить, потому что-де не имеют в нас надобности могучие и славные мужи, давидовы воины. Мы ведь по простоте своей можем все их дивное и премудрое немецкое устроение расстроить и напакостить что-либо в стратегии.
Давид сказал нам собравшимся:
— Спаси вас бог, люди добрые, что не сдали монастыря противникам, стояли крепко и нашего прихода дождались. Послужили вы верно государю и великой России, а что неумело воевали и худо, так то вина не ваша, да и бог с вами. А теперь вы от ратных дел отдыхайте. И да никто же из вас не посмеет с нами в сечу лезть и из города выходить самовольно, как было у вас в обычае до сего дня. Может, по-вашему это и помощь ратным, а нам одна помеха и бестолковая суета. Вот со стен, пожалуй, постреляйте немного, когда мы возвращаться будем, чтобы супротивных к городу не допустить.
Сказав так, Давид велел отворить ворота и повел свое войско на врагов божьих. Поляки же и литва и русские изменники увидели, что идет рать отборная, на добрых конях, в доспехах сверкающих и при многом оружии, немецким порядком ладно устроенная. И загудели еретики в свои трубы и, быстро снарядившись, вышли всем множеством против Давида.
Сошлись рати перед городом на всполье и стали биться. Мы же из города смотрели и мешаться не смели.
Вот мало-помалу еретики стали одолевать. И погнали давидову рать острием меча; те же сначала по немецкой науке согласно отступали, а потом побежали нестройно. И вошли в монастырь в величайшей ярости и в гневе, а иные в слезах. Давид же сотников своих и десятников ругал зло. А мне один из ратных сказал:
— Что, малец, посмеиваешься? Это мы только разогреться ходили, а вот теперь выйдем снова и поганым отомстим, воронье накормим их телами.
По малом времени Давид, еще дыша рвением, снова выходит на брань. И опять враги, решительно нападая, все устроение Давидова войска разрушают и по краям его обходят, и хотят окружить и окончательно погубить.
Мы же, глядя из города, могли только плакать, а помощи не смели подать из-за запрета. Но помалу стали троицкие люди сходиться к Красным воротам с оружием, какое у кого было. И я туда пришел. А через ворота было нам видно, что войско давидово врагами люто побиваемо.
Тогда старец Нифонт сказал:
— Что же, братья, так и будем смотреть? Дадим врагам божьим порубить кедры в дубраве, сокрушить нашу надежду? Да простится им гордыня их, а на запрет их наплюем.
Тут и воевода князь Григорий махнул рукой и сказал:
— Идем с богом, скорее. Побежали мы вон. Кто коня имел, вперед ускакали и вдоль речки Коншуры оврагом стали противника обходить сбоку. А мы, пешие, устремились за конными следом, но не поспели. Те из оврага внезапно на литву наскочили. Враги тогда от давидова войска отстали и против наших обратились. Давид же успел увести войско в город. А троицкие люди рассыпались розно и тем же оврагом вернулись все невредимыми.
Мы со старцем Нифонтом возвращались в числе последних. И я приуныл, выход мой оказался никчемным, и пользы никакой от меня не было. А пробирались мы кустами близ Подольного монастыря.
Вдруг из-за веток выпрыгнул пьяный казак изменник с бердышом, и, ругаясь непотребно, замахнулся, чтобы головы нам отсечь. Я же его из пищали застрелил в упор. И добрались мы с Нифонтом до ворот благополучно.