— Привет, Сан-Франциско! — четко, чисто, громко поприветствовал он зрителей и встретил ответную убойную реакцию, сквозящую безумием, любовью, фанатизмом и идолопоклонничеством. — Начнем шоу?!
— ДА-А-А-А-А-А-А-А-А-А-А!!!
С этими словами музыка вырвалась на свободу. Тяжелые гитарные рифы и адовые звуки синтезатора вклинились между ударами барабанов. Кольца вокруг ускорили движение и вспыхнули ослепляющими стробоскопами. Черный дым продолжал валить из пола сцены.
По периметру стадиона раздались взрывы, осветив огнем неистовствующую публику, обдав людей жаром.
И вплетаясь в драные узоры индастриал-метала, голос солиста пронзил слух. С такой легкостью и громкостью Мэдлер еще никогда не скримил. Его голосовые связки и так были хоть куда, но возымев сверхъестественную силу, они бы сейчас переорали любого оперного выскочку.
Из глаз фанатиков в момент хлынули горькие слезы обожания и отчаяния, как только проникновенный приятный тембр их любимого голоса разлился в пространстве, сменяя скрим пением, надрывающимися криками и гроулом.
Господи, какое же это было блаженство! Стоять на сцене, быть тем, ради кого пришли все эти люди, сливаться воедино с этой громкой, тяжелой и сильной музыкой! Вести поток мелодии за собой, отдаваться происходящему абсолютно и без остатка... Быть Богом этого момента! И это тщеславно-творческое умопомрачение ощущалось особенно остро в данный момент, когда все происходящее великолепие было на гране краха.
Уйти со сцены? Нет, нет и нет! Это же настоящее предательство перед всеми этими людьми. Это предательство по отношению к себе, ко всему, чего добился.
Да это просто невозможно! Забыть? Оставить?
Мысленно посмеявшись над подобным возможным поворотом событий, Мэдлер отмахнулся от нелепейших размышлений и отдался переполнявшим его в данный момент чувствам и эмоциям, вырывавшимся наружу.
Сердечная мышца рвалась в бешеный пляс. Одурманенное экстазом сознание управляло движениями, заставляя прыгать, рваться на цепи, падать на колени.
Жестикуляция, мимика, все должно было играть на образ, участвовать в музыкальной агонии. Каждая деталь должна была взрывать души людей вокруг, чтобы после шоу внутри поклонников остался только пепел, чтобы все, кто видел это безумие, кто слышал эту музыкальную оргию хотел еще, чтобы вспоминал недели наперед, рыдал без своих кумиров и просто сходил с ума.
Сцена вращалась, выуживая из зрителей непрекращающиеся вопли. С каждым поворотом одна из областей стадиона голосила сильнее и громче остальных.
Как же публика любила тех, кого видела в данный момент на сцене! Как же она любила Мэдлера! Променять это обожание, эту любовь на какую-то нелепую должность? Да ни в жизни! Этот адреналин, эта эйфория, экстаз... Их нереально глупо променять на что-либо еще. Возможно, даже вечная жизнь не окупит всего того, что Вэлан получал в такие моменты. Бесценные моменты.
Из двух известных типов людей — орлов и воронов — Вэл однозначно был орлом. Он был рожден звездой. Рожден тем, вокруг кого всегда была шумиха. Движение.
Он обожал внимание, обожал восторженные возгласы и обморочные припадки. Рок был у него в крови. Рок был его стихией. И находясь в ней, он чувствовал себя настолько прекрасно, насколько человек мог почувствовать себя в Раю. И он был непосредственным администратором этого адского Рая.
Полным откровения голосом, созданной музыкой, которая практически материализовывалась на концертах, Мэдлер дирижировал десятками тысяч сердец. А на стадионах побольше, было дело, что и сотнями.
Алан в неистовстве молотил руками и ногами, одновременно сотрясая волосатой головой. Сосредоточенное лицо периодически разрезала довольно-больная улыбка.
Дерек и Нейман “жгли” на гитарах, не отставая от полного сверхъестественных сил Вэлана, поддерживали бешеный ритм выступления. Да, в этом деле главное, чтобы лидер группы не ленился и тащил запал на себе. А тут тащить совершенно не приходилось: драйв пронизывал всех и вся, в чье поле зрения попадал центровой заводила.
Корвин, играя на синтезаторе, тоже извивался, как мог, выкинув респиратор и очки в толпу и улыбаясь полоумным паяцем.
Вращающиеся вокруг сцены кольца стали вспыхивать пламенем, заставляя членов банды неистово обливаться потом и задыхаться. Но все дьявольские неудобства на данный момент были просто ерундой. Забитый до отказа стадион выбивал из черепной коробки все мысли, все страхи, всё, кроме жажды играть.
Из пола сцены выстрелили ввысь красные лазеры, пронзив черную дымку. Непрекращающиеся искры, ослепляющие толпу стробоскопы, огненные взрывы по периметру стадиона. Свет гаснет, уступая дорогу огненным залпам. Иглы красного лазера начинают адское хаотичное движение, то пронзая темнеющее небо, то опускаясь на толпу, накрывая людей световой матрицей.
Черный дым сменился белым. Над стадионом появились два вертолета, разгоняя воздушными волнами клубы по сторонам, прибивая к земле. Музыка была настолько громкая, что звук пропеллеров тонул в гитарных рифах и воплях солиста.
К вертолетам прицеплены плакаты с надписью “V/I/P” и по паре прожекторов.
Зараженная бешенством фронтмена толпа, не прекращая, слэмится и орет.
Наступает момент гитарного соло, и все прожектора устремляются на Фрейзберга. Молодой мужчина ловко перебирает пальцами, выдавая наинтереснейшие комбинации, запоминающиеся мотивы.
Каждый в этой группе представлял собой выдающегося музыканта, талант. И группу как таковую Вэлан ни разу не вытягивал. Да, он был фронтменом, лицом состава, любимчиком публики, но отнюдь не тем единственным, чем могла гордиться банда.
Гитарист старательно вытягивал каждую ноту, пошатываясь и шагая по сцене в мощных гадах. Из-за очков и респираторов лиц музыкантов было не видно, но все они явно выражали невообразимый кайф.
Пританцовывая, Дерек подбрел к Мэдлеру, натянув до предела цепь. Солист довольно улыбнулся, отнял у Неймана бас-гитару и аккуратно стал вклиниваться в соло напарника. Окровавленные пальцы тронули струны. Друзья встали друг напротив друга, образовав музыкальный дуэт. Секунд через пятнадцать к ним присоединился Алан, отчеканивая сумбурный ритм.
Взмахнув руками и пожав плечами, Нейман просто поставил ноги на ширине плеч и стал дико крутить своей рыжей волосней.
Еще через несколько секунд виртуозно впечатался Корвин.
Несколько минут тяжелого хаоса бросили толпу в окончательный и безвозвратный трэшовый транс. Слэмил буквально весь стадион. Те, кто занимал сидячие места, повскакивали на ноги и присоединились к Нейману.
Стробоскопы мигали, пламя накаляло воздух, лазеры резали пространство, сцена ходила ходуном, давно начав обратное движение.
Казалось, что прошло каких-то жалких полчаса, когда как на самом деле парни выступали уже час с лишним.
Последний слэп, и Мэдлер рухнул на колени, подняв гитару над головой, а затем вовсе свалился на спину, приводя дыхалку в норму. Он в жизни так не бесился на сцене: сил не хватало держать один и тот же ритм целый час, а то и больше. Но не в этот раз.
И внезапно музыка замолкла, сняв маскирующие покровы с апокалиптических визгов толпы.
Вернув гитару законному владельцу и сев на сцене, Вэл не мог оторвать взгляд от творящегося вокруг бедлама.
Спецэффекты вырубили, остались лишь вертолеты, и музыканты поснимали обмундирование.
А ведь Вэлан мог больше и не увидеть этих счастливых морд.
— Спасибо, Сан-Франциско!!! Мы любим вас!!! — Вэл выкинул вверх “козу” и послал публике кровавый воздушный поцелуй.
Мокрые и довольные уставшие парни махали по сторонам, выкрикивая слова благодарности, прощаясь. Алан избавлялся от мешка с барабанными палочками, а сцена тем временем потихоньку пошла вниз.
Последнее, что успел увидеть Мэдлер, так это как толпа чокнутых зомби из фан-зоны кинулась к сцене, снеся охранников. Те еле успевали подниматься на ноги и отгонять сумасшедших от сцены, грозя электрошокерами, используя электрошокеры.