«Какой тариф, дядя? Я год с небольшим на зубатом учился, еще струны подергать, да потрещать».
«Это хорошо, что ты как музыкант грамотен. Ты будешь на треугольнике играть изредка или там бить в литавр, а когда и на клавишах, самое простое. А вот бубен ни-ни. Это инструмент сложный».
…Понимаете, гражданин начальник, что со мной произошло? Вот оно!
«А когда я стучать буду, ты будешь придавать шарм оркестру. Когда нужно будет, звякнешь, а еще когда стукнешь. Соглашайся. Едем в Сибирь, по селам. Жить будем — во! Распрекрасно. Только нужно тебя главному показать. Я за тебя поручусь, а ты молчи, не говори ничего. В крайнем случае скажешь, сладенько так, что музыку разумеешь. А он добрый и усталый от нас всех. Он проверять тебя не станет. А я тебя учить буду, и люди у нас хорошие».
«А как же работа, фабрика?»
«А это мы уладим. Мы уедем, а райком поможет. Через отдел культуры, а потом все спишется».
…Ну, я, как это говорится, хлебнул кваску и согласился. Прямо после танцев и уехали.
…Оркестрик наш был таков: два контрабаса, вторая скрипка — все первые уехали в Самарканд, — потом валторна, гобой, флейта. Только не простая флейта, а пикколо. И мы с мастером. Никогда этого не забуду.
Вот я сижу в зале, а они настраивают свои инструменты. И цапаются. Они всегда цапались. Два контрабаса, а почему два и зачем, толстячки такие, кругляши и тихие бытовые пьяницы. Скрипка эта вторая, ставшая первой и единственной. Она всех и «грызла». Но слов из песни не выкинешь. Валторна. Милейший и культурный человек. Худой и длинный. Гобой — не понять что. Загадка. Хищная вещь века. Так. И флейта-пикколо… Ну зачем ей была нужна эта музыка? Ее бы во дворец, к королю Артуру. А уж ума-то, ума! И вы уже догадались, что все здесь вокруг флейты и завертелось. И я тоже. У меня же преимущество. Во-первых, я всех моложе. Во-вторых, зачем им огласка? А я постучал, позвенел и через месяц опять на фабрике. А им же опять друг друга грызть и совращать.
Ну, нужно сказать о том, что слухи о прошлой бедности наших сел и деревень были несколько преувеличены. Кушали от пуза. Это сейчас командармы экономики всех нас под один нож со скотиной пустили. А тогда другого ничего не было, но кушали от пуза. А может, это для нас тут последнее выставляли. Трудно сказать. Хлебного вина без излишеств, но всегда. Это по тем временам было уже кое-что. Так. Ну, пора о треугольнике. Мы с мастером репетировали вдвоем. Он весь репертуар помнил наизусть, и вскоре я уже без помаргиваний и жестов бил в литавры и тарелки, тряс и стучал. И естественно, по треугольнику. Красивый инструмент. Я оказался прирожденным треугольщиком. А к середине гастролей уже и барабаном баловался. Короче, вреда от меня было мало, а польза изрядная. Ну, понятно, была и лажа. Как без этого? А главное, приспособили меня к конферансу. Выдали артистический костюм, и я объявлял: «Танеев. „Канцона“». Или там еще: «Римский-Корсаков. „Каприччио“». Или даже с двумя «р». Не помню сейчас. Голос у меня от природы неплохой, а наглости и вальяжности могу допустить сколько угодно. Вот объявил — и за кулисы. А там потихонечку назад. К мастеру. И по треугольнику. И по литаврам. И слава Богу, что главный никогда не узнает о наших аранжировках.
Одна беда. Флейточка наша была из хорошей семьи. Вернется с гастролей — и в родовую квартиру. Паркет, окна просторные, папа в кабинете, прочая семья в других комнатах. А за этот месяц наши отношения с флейточкой уже дошли до вопроса вступления в дозволенные законом. Это как? Мне из общежития блевотного на паркет? Здравствуйте. Вот я, игрок на треугольнике, чемпион по хоккею на столе. Флейточке этого было не понять вовсе. А мне и понимать нечего. Не их я поля ягода. Или не с их поля. Как оно культурней, я и не знаю. Можно, конечно, и квартиру снять. Вить гнездышко. Ну, что я за тварь такая? И до того я стал переживать, что погнал лажу сплошняком. Ударю не там, потрещу не так. Вместо «Юморески» Дворжака объявлю «Марш» из «Аиды» Верди. Тут еще гобой стал меня оттирать… Она не хочет. Он злобствует, я лажаю, мастер, глядя на все это, запил. Музыка вразнос. И такой разнос и разнобой, что даже зрители догадались. Это как же надо играть, чтобы зритель фальшь почувствовал?
Но гастроли, слава Богу, шли к концу. Предстоял последний концерт в районном центре. А там музшкола была. Так что ожидала нас стыдоба. Собрались мы перед концертом и договорились. Потом хоть ножами друг друга резать, но чтобы концерт был на уровне. Ну, договор дороже денег. Отгладили мы костюмы, я треугольник пастой начистил, все блестит, тарелки тоже. Мастер смотрел на все это великолепие, смотрел, махнул рукой, но пить не стал. Уговор. И все шло как надо. Даже валторна не подкачала. А она, по-честному, бездарь. Заливались все, как на Страшном суде. И тут я объявляю: «Шопен — „Прелюдия“».