— Ты выпей и покури. А потом я тебя застрелю, — произнес Хоттабыч вслух.
— Так его, — обрадовался Телепин, потому что не любил, когда Ларинчукас куражился. Хоттабыч отпил еще рябиново-заветной и отправился к себе.
«Торопись, Потапыч. Спеши, боевой разведчик. Час двадцать до исполнения желаний».
В комнате Хоттабыч отодвинул шкаф и попробовал вынуть паркетину, но от времени она сидела мертво. Тогда он приспособил для этого дела вилку. Дощечка подалась, и под ней открылся тайник. В нем лежало заветное Хоттабычево добро — трофейный парабеллум, смазанный и готовый к бою. Легко вошла в предназначенное место обойма, невесомо и бесшумно пошел затвор, едва слышный щелчок, как точка в конце длинного и витиеватого предложения, позволяющая перевести дух…
— А ты романов никогда не писал? Вот выйдешь из дела, попробуй. Я тебе рекомендацию дам, — пообещал Зверев Пуляеву, — у меня одно издательство прихвачено. Бандит на бандите, но книжки хорошие издают. И платят неплохо.
— Вы меня вначале из дела выведите. Желательно живого. А то у меня предчувствия. И сны.
— Ты бы поменьше воровал. А сейчас у тебя спокойная физическая работа. Кузя не обижает? Ну ладно. В рассказе появился ствол. Это уже интересно…
— Перед делом ни грамма, — учил его Иван Крест.
— А что толку, — поговорил немного с убитым товарищем Хоттабыч, — ты ведь трезвый был, а пулю получил. А может, выпил бы на берегу — и обошлось, глядишь…
— Не говори чушь, Потапыч. Против двух стволов и в тумане…
— А здесь нет тумана и простое исполнение приговора.
— Гляди, Потапыч, не оплошай, — сказал Крест, и воды речки Преголе опять сомкнулись над ним.
Хоттабыч решил не проделывать отвлекающих маневров, не разводить азиатчины, а войти в комнату и сразу стрелять из парабеллума. Но Йонас не ждал никакого парабеллума. Он думал, что старик отмочит сейчас какую-нибудь штуку. Ну там выстрелит пробкой от шипучки или из детского пистолета с присосками, а потому спрятался за дверь для полной иллюзии разборки. Хоттабыч вошел и никакого Ларинчукаса не увидел. Но Йонас-то увидел боевое оружие, протрезвел мгновенно и, качнувшись в сторону, ударил по парабеллуму ногой. И попал. Но прежде чем оружие отлетело, вращаясь, к стене, грохнул все же выстрел, и пуля шмякнула в стену под самый потолок, мягко утонув в кирпиче под двумя слоями обоев. Телепин же вначале поразился, а потом зверюгой бросился на парабеллум, накрыл его телом, а Ларинчукас заломил Хоттабычу руку за спиной.
…Старик медленно приходил в себя в комнате своей, на диване. «Так. Фашисты проникли в Питер. Айболиты больше нет. Боевое оружие потеряно. Что делать, Иван Иваныч?» Но воды речки Преголе неколебимы, и только плыла, переворачиваясь, медленно веточка…
Он встал, подошел к окну, поглядел. На улице бесновались пьяные жители окрестных домов возле общей елки, не дожидаясь полуночи.
«Ага», — сказал он, пошарил на антресолях, нашел бельевой шнур, медленно смастерил петельку и стал озираться.
А в это время Телепин со своим литовским другом, оказавшимся некстати в городе на Неве именно сегодня, понурились за праздничным столом.
— Вы совсем там со своими фронтами рехнулись. Нашел с кем шутить. Саюдист говняный. Скажи еще: «Разве я знал?»
— Да разве я знал? Ну давай пойду и извинюсь.
— Ты пойдешь, а у него там граната. И нам конец.
— Матка боска! Куда я попал?
— В Питер-город. Тем более что соседка уже в милицию названивала. О факте стрельбы.
— А ты откуда знаешь?
— Двери скрипнули.
— Да он тихонько так выстрелил.
— Ты меня достал, литвин. Сейчас вот выпьют в отделении по стопке, Новый год встретят и приедут. На преступность единым фронтом. Ворвется группа захвата. Ладно. Пошли к старику. Вернем ему боевое оружие. Он отходчивый.
— Не возвращать надо, а выбрасывать. Потом скажем, что гость стрелял и выбежал на улицу. Главное — одно и то же говорить. Скажем: вот здесь стоял и выстрелил. А ты…
…Старик висел под люстрой и уже не поворачивался вокруг оси. Толстый шнур передавил ему горло.
— Старый дурак, — заорал Телепин, — а ну вынимай его, дрянь шяуляйская.
Но по всем приметам было поздно.
— Значит, так. Ты, Йонас, выходи отсюда. Езжай на Варшавский вокзал. По пути вызови волшебников в белых халатах. Я тут сам объяснюсь со всеми… Проваливай.
— А свидетели? Я единственный!
— Я во всем виноват, я и буду свидетельствовать. Иди, иди, иди…