— Что за диагноз и откуда вдруг взялось бесплодие? — во мне просыпается врач.
— Я не буду говорить с тобой об этом, чертовка, — впервые теряется Туманов. — Неважно, — отмахивается. — Факт в том, что у меня единственный шанс обзавестись ребенком. Я думал нанять суррогатку, если материал сохранился по сей день, но… — делает паузу, косится на чертят, которые втроем превратились в один большой локатор. — Не хотите в игровую зону, пока еду ждем? — предлагает, быстро сориентировавшись.
— А можно? — и в меня одновременно стреляют три пары глаз. Жалостливо так, с надеждой и азартом.
— Можно, — протяжно выдыхаю я, поддавшись их обаянию, но на Адама зыркаю недовольно. Распоряжаться вздумал моими детьми, как родными! Надо прекращать это. Нельзя, чтобы чертята привязывались к нему. Но они, кажется, уже начинают…
Василиса игриво подмигивает Адаму и раньше всех мчится в детский городок, оборудованный в дальнем углу кафе. Следом выплывает из-за стола Ксюша, кокетливо взмахивает ресничками, юбочку теребит и догоняет сестру. Макс уходит молча, но на полпути все-таки оборачивается и кивком благодарит… Туманова! А меня словно не существует для собственных детей!
— Ты им понравился, — бурчу тихо.
— Я всем нравлюсь, — самодовольно хмыкает Адам и отодвигает стул. — Присаживайся.
Жду, что Туманов устроится напротив, но он вдруг занимает место рядом со мной. Придвигается ближе и укладывает одну руку на стол, а вторую — на спинку моего стула. Заключает меня в плотное кольцо, чтобы я вырваться не смогла, пока не договорим.
— Итак, в клинике сообщили, что в криобанк в тот день ничего не поступало, — продолжает беседу, пока я задерживаю дыхание, чтобы не впустить в себя его аромат. Дурманящий и дорогой. Запах богатства, власти и… настоящего мужчины. — Никаких данных за конкретную дату нет. Значит, использовали сразу. Для какой-то счастливицы, — нагло ухмыляется, будто случайная мать его сына джек-пот выиграла.
— И ты хочешь сделать ее несчастной? — парирую я.
Вбираю носом воздух, тону в смеси цитруса, бергамота и миндаля. Закашливаюсь, пытаясь отогнать отключающий разум аромат. Но он успел окутать меня всю, впитаться в полупрозрачную ткань платья и проникнуть под кожу.
Отклоняюсь, увеличивая расстояние между нашими с Адамом лицами. И с вызовом в глаза ему смотрю.
Его жертва не я. Знаю это, потому что лично выбирала донора из криобазы. Мало того, что по характерным чертам и возрасту он на Туманова не похож (я внимательно описание изучила), так еще и «из старых запасов».
Нет, сноб и хам не имеет никакого отношения к моим детям. И слава богу.
— Ну, не факт, я же не обижу, — опять на деньги намекает, вынуждая меня глаза устало закатить. — Осталось выяснить, кто она.
— Почему ты так уверен, что твой драгоценный материал незамедлительно в дело пустили? — пытаюсь достучаться до его здравого смысла, если зачатки не утонули в море самолюбия. — Что если он просто не подошел по каким-то параметрам? Морфология, подвижность… — перечисляю сосредоточенно.
— Агата, — обрывает меня Туманов. — Нормально все у меня с подвижностью, — едва ли не рычит. Невольно я зацепила его мужское эго.
— Я о другом, Адам, — качаю головой. — Его могли действительно утилизировать, а ты гоняешься сейчас за призраками.
— Выбора нет, — мгновенно мрачнеет. — Я должен попробовать все варианты. — Пустота в глазах появляется, а огненно-карие всполохи стремительно гаснут. Словно по щелчку пальцев Адам меняется. Выглядит осунувшимся и глубоко несчастным. — Всего-то нужно достать имена тех, кто делал ЭКО в тот единственный день. Проверить их детей тестом ДНК. И…
— И отнять ребенка? — наношу очередной удар, пока Туманов раскрылся. И отправляю его в нокаут.
— Договориться, — произносит хрипло. — Не получится забрать сына, так хотя бы добиться встреч. Ну и… обеспечивать его. В противном случае мне даже наследство завещать некому будет. Мое положение безнадежно, — тяжелый тон пропитан горечью.
Вместо надменного сноба передо мной — обычный человек, надломленный и растерянный. Совсем как я восемь лет назад…
О нет, Агата, нельзя жалеть мужчин! Как они никогда не жалели тебя…
Но разбитое и истерзанное, но по-прежнему широкое сердце побеждает в смертельной схватке с горьким жизненным опытом. Рука сама тянется к столу и накрывает сжатый кулак Адама. И слова из моих уст льются непроизвольно: