12.
Васек достал заточку. Какое никакое, а все-таки оружие. Он давно уже хотел отыскать нечто подобное. Может быть нож. А может быть увесистую фомку с обмотанной изолентой ручкой. Судьба ему улыбнулась - роясь в груде отбросов на территории заброшенного завода, он нашел нечто подходящее. Вообще на завод ему идти не хотелось. В городской среде место это издавна считалось нехорошим. Где-то в центре заводской территории, за километрами облезлых металлоконструкций и стальных изогнутых рельс скрывались поблекшие серебристо-седые купола безымянного монастыря, что монастырем перестал быть еще в незапамятные времена. Не монастырь - настоящий скит, отрезанный от цивилизации глухой белокаменной стеной с глубокими трещинами. За ней массивное белое жилое здание с узкими бойницами и невысокий собор с деревянными главами. Жили в монастыре сектанты - то ли старообрядцы, то ли хлысты или скопцы, которые там в тишине и уединении подвергали себя жесточайшим самобичеваниям. Временами слухи об этих обрядах просачивались сквозь толстые стены и приводили будущих горожан в состояние тихого ужаса. За все время существования из монастыря не сбежал никто, порядки там были строгие, охрана первоклассная. Некоторые из послушников попадали туда не по своей воли, и было в ските масса бывших каторжников, да политических ссыльных, которые надеялись там обрести безопасное убежище. Тщетно. У монастыря было свое кладбище, которое с годами все росло и росло за счет ослушинков и отступников. Святые братья были суровы и нравами не уступали коллегам из европы времен расцвета инквизиции. Но и на них нашлась управа, когда грянула революция. Долго не церемонясь монастырь тогда быстренько расформировали, часть монахов со счастливыми криками ушли в мир, часть осталась защищать твердыню и была поставлена к стенке. Остальные ушли в леса, и там вроде бы основали новое поселение. Но это уже домыслы. Долго решали что делать с опустевшими зданиями и в конце концов устроили там дом инвалидов, благо после многочисленных войн их было предостаточно. И в аскетичные монашеские кельи въехали новые обитатели - жалкие, заморенные голодом и вшами отходы прошедшей войны. К слову сказать, комфорта в кельях так и не прибавилось, да и кормили новых постояльцев много хуже, из-за чего за последующее буйное десятилетие на кладбище появилось с десяток новых жильцов. Дом инвалидов просуществовал аккурат до тридцатых, когда подходящее дело для этих угрюмых каменных хором все-таки нашлось, и в бывшем монастыре основали зону. Инвалидов при этом быстренько повымели и временно поселили в городе, что тогда был просто селом, откуда они и расползлись постепенно кто куда. Белокаменные стены оплели колючей проволкой, а год спустя вокруг встал еще и внешний периметр, из бетонных плит, а по углам, как грибы, подняли крытые досками головы, пулеметные вышки. Внешний периметр занял площадь, как раз равную в последствии заводской территории. Что творилось за оплетенной проволокой оградой не знал никто, пока в город не явились трое изможденных, одетых в обноски людей с горящими взорами, так явно напоминающие давешних беглых хлыстов, что местные старейшины увидев их ужаснулись, и поспешили закрыть ставни вещая что-то про апокалипсис. Эти беглые обосновались в одном из домов, и там отъедались, перед новым рывком за черту города. Между делом рассказали они и о порядках в лагере, что заставило вспомнить все тех же хлыстов, причем с некоторой ностальгией, потому что теперь там творился уже полный беспредел. Нет нужды говорить, что за время существования зоны, местное кладбище переполнилось настолько, что очередных клиентов просто некуда стало класть и их тихонько хоронили в лесу. На эти безымянные, скрытые от посторонних глаз могилки можно наткнутся и сейчас - молчаливые памятники ушедшей эпохи. А в пятидесятые никого не удивлял вид ребятишек, таскающих с собой человеческий череп. Много было костей, много. В начале шестидесятых зону расформировали, и услышав весть об это, горожане вздохнули с облегчением и с энтузиазмом приняли весть о строительстве на месте бывшего лагеря огромного производственного гиганта машиностроительного завода, гордости всего района и двух соседних областей. Стройка затянулась на семь лет, и на нее съехались люди со всех концов страны - молодые, полные трудового энтузиазма. На месте угрюмых бараков выросли огромные железобетонные корпуса, взвилась в небо дымовая труда и загорелись на ней два красных глаза - сигнальных огня. Обширное, полное безымянных могил кладбище, закатали в асфальт и возвели на нем еще один цех. С ним то и случилась оказия, почти под завершение строительства. Без видимых причин высокий и стройный железобетонный шатер над недостроенным корпусом рухнул, в миг превратившись в груду колотого камня, щедро присыпанного сверху цементной пылью и скалящийся гнилыми зубами ржавой арматуры. Похоронил он под собой двадцать пять человек из числа строителей, троих прорабов, четверых водителей вместе с их железными конями. Похоронил глубоко и крепко прижал к слою асфальта над старым нечестивым кладбищем. Прижал и частично перемешал старые кости с новыми, явив собой одну из непреложных истин бытия кладбище всегда останется кладбищем, пусть даже его и не видно. Скрытую с глаз человеческих бетонных завалом братскую могилу разбирали три дня. Место это тут же стало пользоваться среди рабочих дурной славой, хотя люди они были воспитания атеистического и несуеверными. А уж когда при раскопке завала погибло трое рабочих (одного из которых нанизало на прут арматуры), так и вовсе пошли нехорошие слухи, и часть работяг отказалась выходить на работу. Естественно, это все грозило крупным скандалом, и потому во избежание кривотолков стройку закрыли и свежепоставленный у ворот наряд с автоматами ограничил проезд на территорию автотранспорта, и если оказывалось, что едет кто из селян, тут же заворачивали этот транспорт обратно. Нечего и говорить, как тут пригодились увенчанные проволокой стены. Целых две недели после обвала стройка напоминала свою предтечу - областную зону, и даже на лица строителей нет-нет, да и набегала некая, почти зэковская, безысходная тень. А потом все утряслось. Дурная молва осталась, потому как тварь она живучая и не спешит исчезать при смене поколений. И если не считать нескольких подозрительных несчастных случаев в свежеотстроенном корпусе, ничем она не подтверждалась на протяжении десятилетий. Но ведь случаи, они и есть случаи бывали и в других цехах. А не любили только один. Настолько не любили, что тамошние работники уходили в увольнения, или переводились в соседние цеха, пусть даже на более низкую должность, стоило лишь случиться в их корпусе малейшей аварии-нестыковки. Номер корпуса был тринадцать, что естественно здорово подстегивало страшные слухи. Васек заблаговременно обошел проклятый корпус стороной, отплевываясь и делая пальцами рогульку (в последнее время он стал замечать что становится суеверен), потому что если где и прятаться охватившему город злу, и его эмиссару Витьку, то только тут. И он бы не удивился, если бы оказалось, что у человеказеркала здесь гнездо. Или нора. Воображение упорно подсовывало Мельникову только эти неприглядные обиталища - гнезда, норы и пещеры, словно его преследователь был дикой неразумной тварью, вроде серого шерстистого волка, или что скорее поджарой гиеной. И улыбка такая же. Заточку он отыскал во внутреннем периметре в укрытии толстых крепостных стен. Острый поблескивающий на вялом солнышке металлический предмет с обмотанной синей изолентой ручкой. Кто его оставил здесь в подсобном цехе с провалившейся, как беззубый рот ржавой крышей? Подсобный цех, бывшей дом, где жили монахи, а потом держали буйных заключенных (дом специально не отапливали и в крохотных каморках, посаженый чувствовал себя снедью в холодильнике). Очень старый дом, так могла ли сохраниться заточка еще со времен лагеря? Кому она принадлежала, и скольких людей ей убили (и не надейтесь, что такого не случилось, такие вещи как этот нож без дела не лежат)? Васек этого не знал и знать не хотел, но заточку взял, рассудив, что такая вещица, возможно не единожды пятнанная кровью поможет в убийстве демонической твари из зеркала. Да и сама она просилась в руки, эта синяя рукоятка, за многие годы не утерявшая своего яркого цвета. Найдя оружие Мельников уверился в собственной правоте. Нет, он теперь не дичь. Что решит волк, когда нагоняемый им заяц вдруг отрастит себе ядовитый изогнутый клык? Что он почувствует когда этот истекающий желтоватым ядом клык вцепится ему в мохнатую лапу? Боль, недоумение, и может быть уязвленную гордость? Эти мысли неспешной чередой текли в голове Мельникова, когда он держа заточку в левой руке (он обнаружил что она идеально ложится именно в левую руку, видимо создавший ее аноним был левшой), возвращался назад в город. Оставалось только: затаиться и ждать. Раз-два, был зайчик, а стал капкан в форме зайчика! Только сунь свою лапу. Засаду он устроил на лодочной станции, среди дряхлых остовов прогулочных лодок и одного седого от древности рыбацкого плоскодонного баркаса. Дивясь собственной хитрости обустроил очередную лежку (она впрочем была почти готова, ей пользовались уже давно, задолго до полного исчезновения городского бездомного племени). Запалил костерок и некоторое время задумчиво смотрел как живой, трескучий огонь пожирает выбеленное рекой дерево. Тогда то и пришла идея с подставой. Когда-то давно Вася Мельников любил фильмы про шпионов. В одном из этих изъеденных молью черно-белых лент и подсмотрел он трюк с фальшивым телом в постели. Кукольную голову он нашел здесь же - бывшая кукла Даша, по которой возможно сильно убивалась какая ни будь маленькая девочка. Тело исчезло в потолке времени, а на округлой из грубой непробиваемой пластмассы голове вылезли все до единого фиолетовые волосы, сделав куклу похожей на жертву радиационного облучения. И лишь голубые глаза на этом обезображенном личике пялились все так же - стеклянисто и бессмысленно. Налюбовавшись на свою находку, Васек быстренько соорудил голема, состоящего из истекающего ватой картуза, вытертых до небесной белизны джинсов с кошмарными зелеными потеками краски, да высоких кирзачей-дерьмодавов, один из которых к тому же был напрочь лишен подошвы. Внутрь он напихал совсем уж неприглядного тряпья, да прибавил для жестокости обломок старого весла, с облезшей до полной бесцветности пластиковой ластой. Поворочал свое создание из стороны в сторону любуясь (хотя любоваться то в общем было нечем - творение Васька было далеко за границами эстетических канонов, собственно именно таким маленькие дети и представляют бабая). Потом бережно уложил в лодку, и приспособил сверху лысую кукольную голову. Для надежности повернул ее лицом вниз и укрыл бесформенной шапкой-треухом. Результатом он остался доволен - розовый пластик, выглядывающий из-под корявой шапки смотрелся точь-в-точь, как живая плоть человека, пусть и страдающего тяжелой формой гипертонии. Обрадовавшись, Василий даже стал насвистывать бодрую песенку времен своей молодости, иногда прерываясь и бурча себе под нос что-то вроде: -Тебе, Витек. Все тебе, не жалко. Хорош, подарочек... После подбавил еще плавника в костер и удалился в давно присмотренный домик сторожа - идеальное место для засады. Час ожидания прошел нервно. Василий тискал в руках заточку, пугливо водил глазами из стороны в сторону, то и дело выглядывал осторожно в окно. Бывало так, что его потусторонний преследователь не являлся дня по два, позволял спокойно спать и даже если Василий не менял место ночевок почему-то не являл свою жуткую персону. Но в этот раз он должен был придти. Мельников не знал, откуда возникло это предчувствие, но был уверен Витек не заставит себя долго ждать. И беглец оказался прав, человек-зеркало явился к сумеркам. Шел он крадучись, осторожно, но сырой песок поскрипывал под его шагами и выдавал местоположение попавшегося в ловушку охотника. Скрип-скрип-скрип - вальс сырых песчинок на берегу грязной реки. Все ближе и ближе. Прав я все-таки, решил Мельников, эта тварь остро чувствует где я нахожусь, словно нас связывает невидимый но очень прочный и туго натянутый поводок. И малейшее шевеление на одном его конце, моментально отзывается дрожью на другом. Как там сказал сгинувший невесть куда Евлампий Хоноров? У каждого из нас есть свой монстр, что предан нам больше чем друзья, больше чем родные. Он единственный, кто всегда будет рядом с нами. -Ну уж нет, - прошипел Василий сквозь зубы - лень раньше меня родилась, раньше и помрет. Вот и ты, тварь, не будешь за мной до конца жизни валандаться! И тут звук шагов затих. То ли услышал Мельникова преследователь, то ли ощутил, что его нет в лодочном сарае. Через некоторое время скрип возобновился, и теперь они раздавались пугающе близко от окна домика. Почуял! Васек в панике огляделся, взгляд его обшаривал абсолютно пустую, если не считать идиотских, как в купейных вагонах, лавок. И еще лодка на полу - лежащий кверху выскобленным пузом гроб, да и только. Мысль о големе, лежащем в лодке, побудила Мельникова к действию. Он с натугой приподнял плоскодонку и поднырнул под нее, успев напоследок подсунуть между ее толстым бортом и досками полу своего бушлата, чтобы не грохнула от души. Здесь, как и положено в гробу было очень темно, и невыносимо пахло трухлявым деревом. Какая та мелкая взвесь сыпалась Ваську на голову, шевелилась, там копошилась многочисленными лапками. Чуть-чуть света проникало только через пол, да и то это был скорее печальный высохший призрак настоящего солнечного света - эдакий постаревший и полысевший солнечный зайчик. Надо полагать, преследователь сейчас лезет в окно. Точно, глухой удар и пол слегка содрогнулся. Тяжелые шаги прошлись воль борта лодки сначала в одну сторону, потом в другую. Мельников замер, стараясь не дышать. Звучащий из-за толстого дерева глухо, голос неразборчиво произнес ругательство, а затем на борт плоскодонки обрушился мощный удар, так потрясший спрятавшегося под ней Василия, что он и сумел только выдавить мышиный писк, вместо заливистого вопля. Это его и спасло, потому что шаги неровным дробным стуком проследовали к окну, а затем через пол передался мощный толчок - это Витек покинул сторожку одним длинным прыжком. Мельников перевел дух, что удалось ему с трудом. Пот градом катился с него, загривок дико чесался, а по спине ползали оснащенные колючими лапками мурашки. Но Васька не учуяли! Больше он не медлил. Сильным толчком опрокинул лодку, которая все-таки внушительно грохнула, но он и не обратил это внимания. Перелез через подоконник и разом охватил взглядом сарай для лодок. Темная высокая фигура как раз входила в один из открытых торцев хибары. Сжав заточку в левой руке, Мельников побежал к сараю, правая рука сжималась и разжималась вновь. Дальнейшее случилось быстро и последующая скорая смена гаммы чувств, вызвала в крови пятидесятилетнего бродяги целую бурю адреналина и полное расстройство нервов. Витек склонился над фальшивкой нервно поводя длинным и зловеще выглядящим ножом. Странно, раньше он не пользовался оружием. Может он учится? В последний момент пришелец заподозрил все же неладное, стал оборачиваться, но Мельников был рядом и последний метр преодолел почти тигриным прыжком, одновременно выбросив вперед руку с зажатой заточкой. -НА! - завопил Васек втыкая заточку в тело своего монстра, своего кровного врага, который всегда будет с ним - НА СЪЕШЬ!!! НА СЪЕШЬ!!! Враг вздрогнул всем телом от первого же удара, качнулся назад и вырвал заточку из ослабевшей враз руки Василия. Потому что пред ним был не Витек. Мельников вообще не знал этого человека с непримечательным лицом и такой же непримечательной одежде. Он и теперь казался непримечательным, хотя лицо его искажала гримаса боли, а куртка обильно пропитывалась кровь. Просто раненный ножом непримечательный человек. Заточка так и осталась в ране, болтала своей замотанной в изоленту рукояткой. -Вор... - сказал непримечательный закатывая глаза. -Кто вор? - спросил Мельников, он не знал что делать. В его мышеловку попал не хищник. Ну, во всяком случае НЕ ТОТ хищник. -Ррон... - выдохнул непримечательный и сполз на землю скрючившись там, обхватив рану руками. -Да что же это?! - вопросил Василий слезливо. Он не знал что делать. Он бы в отчаянии и черная вуаль безысходности окутала его плотным непроницаемым для света облаком. И потому, когда он услышал новые шаги, тоже совсем рядом с сараем, то уже не удивился. Он ведь знал, что Витек придет, так ведь? И тут вошел в лодочный сарай, сияя окостенелой своей улыбкой и сразу отрезал Мельникова от тела его нечаянной жертвы, а значит и от заговоренного оружия. Василий бежал. В конце концов это было единственное, что он научился делать мастерски. И в сгущающихся сумерках потусторонняя тварь преследовала его, и не давала не передохнуть не остановиться. И почти нагнала Васька, на перекрестке Центральной и большой Верхнегородской, но в этот момент в городе выключили свет. Высокий, сияющий синим фонарь, к которому прислонился отдышаться несчастный беглец, вдруг погас с резким щелком и следом за своими разноцветными собратьями погрузил перекресток во тьму. И в этой тьме хищник прошел мимо, а Василий слышал его шаги совсем рядом, слышал как они удаляются дальше по улице. Химеры тоже могут ошибаться? Стоя в густой чернильной мгле, которая пока была спасением, Мельников подумал, что зеркало на то и зеркало, чтобы отражать не только все достоинства своего хозяина, но и все его недостатки с пугающей, бескомпромиссной резкостью. А в темноте, по счастью, Василий видел очень и очень плохо.