3.
-Ты, дед, стой на месте! Павел Константинович ошеломленно замер, вырвавшись из тягостных дум. Узкую арку между не первой свежести домами перегораживали двое. За ними открывалась панорама двора полускрытая пеленой дождя. И здесь в арке, что-то капало - гулко, размеренно. Это был логичный конец такого мерзкого дня для Павла Константиновича Мартикова, старшего экономиста самой крупной в городе фирме "Паритет", а ранее старшего же экономиста, отдавшего концы в бурной схватке с частниками единственного городского завода. Когда Мартиков заканчивал свой вуз, еще в те незапамятные времена, будущее виделось ему просторным и безоблачным, то есть подобным штилю над Тихим океаном. Оно обещало немного работы, и много-много финансов, льющихся в его, Мартикова карман. Со временем, он понял, что работа его отличается удивительной нудностью и кропотливостью, а самое главное - громадной ответственностью при относительно низкой заработной плате. С момента этого осознания наслаждение бытием у Павла Константиновича постепенно стало сходить на нет, а на безбрежной жизненной глади заиграли пенные барашки. В двадцать девять лет он женился - скорее по необходимости, чем по зову сердца и уже спустя три года понял, что новоиспеченной семье его светит пожизненное прозябание в середняках, без особых надежд подняться выше. Это еще больше уронило планку его жизненных ценностей и на море появилась неровная зыбь, а небо над головой потихоньку затягивало фиолетового окраса тучами. Да, он работал, старался, продвигался вверх по служебной лестнице. Но, во первых, он уже ненавидел свою работу лютой ненавистью, а во вторых, был лишен обязательной для людей его профессии педантичности, и потому зачастую работал спустя рукава. Бывший в глубине души романтиком, Мартиков, тем не менее активно жаждал материального благополучия, и эта не стыковка амбиций и внутреннего склада резко затормаживала его путь к вершинам. Подобное иногда случается - разум жаждет одно, а душа совершенно другое, и в сознании возникает трещина. Когда начались девяностые, Мартиков несколько воспрял духом. Человеком он был деятельным, и потому, воспользовавшись смутой и неразберихой пролез в старшие экономисты родного завода, а оттуда прямиком в "Паритет", где и принялся заколачивать деньги с новой силой. С годами, Павел Константинович почувствовал волю и совершал все более и более рискованные ходы, некоторые из которых напрямую граничили с криминалом. Его семья (все еще без детей) вырвалась из серости и стала одной из наиболее обеспеченных семей в городе (исключая только местных бандитов), Мартиков купил пятикомнатную квартиру в Верхнем городе, купил машину и каждый год стал летать за границу. Еще два месяца назад, когда замечательная в этих местах весна пророчила не менее замечательное лето (ах, знали бы, какое оно будет), Мартикову стало казаться, что он снова видит жизнь такой как в юности - сияющее небо у горизонта сливающегося с водной гладью. Он был почти счастлив. Ну кто, скажите, кто может похвастаться тем, что на пятом десятке вдруг обрел юношеское наслаждение жизнью? Вы скажете, что такое может случить только с очень ограниченными людьми и будете совершенно правы. Естественно он стал относиться к работе еще больше спустя рукава. И конечно так долго продолжаться не могло. Подобно Сизифу Мартиков тащил камень на гору всю свою жизнь и вот теперь его падение стало для старшего экономиста "Паритета" полной неожиданностью. Камень сорвался и стремился погрести под собой Павла Константиновича Мартикова. Падение происходило в духе бредовой версии Гоголевского "Ревизора". Аж из самой Москвы прибыл налоговый инспектор, а с ним целый штат соглядаев и ищеек. Мартиков подозревал, что кто-то стукнул о его махинациях и заложил его с потрохами. Этот кто-то без сомнения находился в штате "Паритета" и был в курсе всех дел старшего экономиста. Но кто, вот вопрос? Налоговики перетрясли всю документацию и бумаги фирмы, а потом вытрясли всю душу из самого Мартикова. А если после этого там что-то и осталось, его вытрясло руководство фирмы, сопровождая сие действо непечатной руганью. Павел Константинович был немедленно уволен. Налоговики предъявили ему счет с похожим на гусеницу рядом нулей, а следом последовало обвинение в мошенничестве и повестка в суд. И теперь подобно двум разнокалиберным дамокловым мечам над опальной головой Мартикова зависли Долг и Срок. Все это случилось в течение скоротечных шести часов, после чего по уши облитый грязью и униженный до невозможности Мартиков на негнущихся ногах побрел домой - ехать он сейчас не мог. Долг и Срок - эти два сиамских близнеца прочно сидели у Павла Константиновича на шее не давая забыть о своем присутствии ни на секунду. Первые десять шагов он сделал в детской растерянности, но уже отойдя на километр от родного заведения стал потихоньку наливаться злобой. Кулаки его сжимались, губы шептали что-то ему одному слышимое, а глаза были бессмысленны и пусты. Трещина в сознания проявилась с новой силой, став внезапно размером с большой каньон. Мартиков шлепал по лужам насквозь промочив свои дорогие ботинки но совершенно не замечал этого. Как бы то ни было, когда Павел Константинович Мартиков достиг темноватой арки безбрежную водную гладь в его жизни сменил черный и неистовый шторм. И теперь он стоял - импозантного вида немолодой мужчина в долгополом дорогом плаще, всем изляпанном грязью, и с пустым застывшим лицом смотрел на две тени загородившие ему путь. -Дед, стой, - повторил один из налетчиков и они приблизились, заслоняя собой свет. -"Почему дед?" - подумалось Мартикову, - "Мне же всего пятьдесят два года!" Вслух он сказал: -Вам чего? - сухо, академично, и не следа тех страстей что бушуют в душе. Одновременно Мартиков попятился и вышел из арки. Тени последовали за ним и оказались на свету - двое парней лет восемнадцати со следами вырождения на лице. Один был высоким с короткой стрижкой, и вероятно в свое время массивным, но сейчас мощно исхудал, кожа висела у него на лице неприятными складками. Второй вообще заморыш, сгорбленный со слипшейся копной волос неопределенного цвета. Волосы падали ему на лицо, узкое, нездорового цвета и необлагороженное интеллектом вероятно даже в свои лучшие дни. -Плащик сымай, - прошипел заморенный и ткнул пальцем для наглядности в названную одежку. Шпана. Гопники. Судя по всему еще и наркоты. Хотят денег, хотят дорогой плащ Павла Константиновича, как будто мало сегодня напастей свалилось на голову бывшего старшего экономиста. Вот теперь еще и ограбят возле собственного дома, и... опа... бывший здоровяк достает ножик, может еще и прирежут тут же. Нож был выкидной, длинный с хорошей голубоватой сталью. -Ну ты че?! - спросил заморенный - плащик давай! Баксы есть? А Мартиков стоял перед ними и чувствовал как злость перехлестывает через край, затмевая все остальное. Сами собой вдруг сжались кулаки, так что ногти впились в ладони оставляя неровные полукруглые бороздки. Эти двое, этот человеческий мусор, они мешают ему, они смеют его задерживать! Нет, хватит. Павел Константинович чувствовал как нелепая, широкая и более похожая на оскал улыбка сама собой выползает на лицо. Трещина в сознании ширилась и наполнялась огнедышащей лавой. -Не дури! - поспешно сказал при виде улыбки бывший здоровяк и шагнул вперед, неуверенно помовая ножом, а потом встретился с Мартиковым глазами. Глаза у грабителя были маленькими, воспаленными и все время слезились. Какие глаза были у самого Мартикова он не мог сказать, но гоп вдруг остановился, отвесив массивную до сих пор челюсть. -Колян... - сказал бывший здоровяк, - Колян он... Павел Константинович больше не медлил. Не в силах соображать от затмевающей все и вся ярости, он подхватил с земли половинчатый осколок кирпича, и с боевым воплем метнул его в здоровяка. Очень точно, словно и не пропускал физкультуру в школе. Кирпич попал в руку здоровяку с леденящим хрустом и вышиб нож, налетчик заорал, и стал падать лицом вперед. Следующий из свободно валяющихся по округе снарядов воткнулся в ребра заморенному, заставив его сложиться пополам и с задавленным плачем улечься на асфальт. Мартиков взял еще кирпич, на этот раз целый с ровными гранями, и не роняя с лица дикой улыбки пошел к распростертым на земле грабителям. Бывший здоровяк с лицом выражающим целый спектр мучений упал на колени, прижимая к себе активно брызжущую кровью, руку. -Пойма-а-ал вас, - пропел Мартиков. Гопники поняли, что их земной путь окончится здесь и им размозжат головы прямо в этой арке. Забыв про боль они поспешно поднялись и поковыляли прочь с наиболее возможной скоростью. Заморенный при этом сгибался в три погибели и тонко вскрикивал. Бывший старший экономист побежал за ними, потом остановился и широко замахнувшись метнул кирпич в след. Меткость его не оставила - рубленых форм снаряд влетел ниже спины высокому, заставив его болезненно закричать. Налетчики пересекли двор и скрылись в противоположной арке. Мартиков улыбался - теперь победно. Там, за этой улыбкой по-прежнему бушевал черный шторм, но теперь он поддавался контролю. Может только чуть-чуть выплескивался из глаз. Оставленный битой шпаной ножик приглашающе поблескивал. Павел Константинович поднял его и с ухмылкой повертел лезвием, любуясь бликами угасающего дневного света на гладкой поверхности. Потом медленно сложил его и сунул во внутренний карман плаща. У бывшего старшего экономиста было полно неотложных дел, которые необходимо решить как можно скорее. Вот, например, дома нелюбимая жена ждет разъяснений о такой поздней задержке на работе. Что ж, она их получит. А следом их получат дебильные но настойчивые братья близнецы Долг со Сроком. Улыбка Мартикова слегка увяла и сделалась блаженно-безмятежной. Сквозь сгущающиеся дождливые сумерки он направился к верно ждущему его родному дому.
4.
Это был полный провал их затеи, а значит и полный провал попытке найти хоть какие то деньги. Провал глубиной с Колодец Смерти что расположен в джунглях амазонки. Больше того, всей сегодняшней охоте пришел логический конец, потому что охотники были тяжело ранены взбесившейся без сомнения дичью. Евгений Малахов и Николай Васютко которому еще в раннем детстве дали кличку Пиночет, за то что любил мучить ни в чем не повинных кошек и собачек, как два партизана пробирались домой, заблаговременно обходя любой намек на милицейские патрули. Вид у героев налетчиков был непрезентабельный и бомжеватый после того, как кирпичи старшего экономиста уронили их на грязную, и вымокшую от затяжного дождя землю. Особенно досталось Пиночету - он так и не смог разогнуться и шел, ухватившись руками за живот, цедя под нос матерные ругательства и не реагируя на смущенно-участливые вопросы напарника. -Ну че ты Коль? - спрашивал Малахов, откликавшийся еще на кличку Стрый (остаток прозвища Шустрый, которое сейчас явно не соответствовало действительности), - А? Сильно болит? Может нам в травму сходить? Пиночет остановился. Он и в выпрямленном состоянии был на голову ниже Стрыя, а сейчас и вовсе стал похож на пораженного сколиозом гнома. Он исподлобья посмотрел на напарника, и злобно скривился, отчего лицо его, и без того непривлекательно приобрело совершенно дегенеративный вид. -В травму? - пролаял он - Ты что, козел, несешь? Ты, чтоб нас замели хочешь, да? А может, думаешь, что тебе там морфик вколят, полетаешь? Стрый смущенно молчал. Рука у него болела адски, и судя по всему обещала назавтра разболеться еще больше. Пальцы опухли, скрючились и сцепились между собой как щупальца какого-то осьминога. Оба напарника давно и плотно сидели на морфине, иногда перемежая его другими сильнодействующими веществами. Именно жажда этого прозрачного вещества, дарующего сны и отдохновение погнала их на вечернюю охоту, в этот раз, и в раз прошлый, и наверное завтра все же придется опять пойти. Потому что кирпич под ребра это далеко не самое страшное, что может случиться с человеком. Вот только... что если удача отвернулась от них. Это чудовище, которое они по недомыслию встретили в подворотне, может оно было специально послано, чтобы у них ничего не вышло. Пиночет покачал головой, оторвал руку от немилосердно болящего живота и стал нервно почесываться. Последний раз они покупали морфий полтора дня назад, как раз после того как подчистую ограбили один из обособленно стоящих домов в Нижнем городе. Вытащили все, Стрый, дурила, даже выпер на себе телевизор "Горизонт" с деревянной облицовкой, сколь древний, столь и огромный. На фига, спрашивается тащил? Все равно пришлось бросить у свалки на радость тамошним бомжам. Но тогда хоть были деньги, пусть даже этот уродец-толкач Кобольд и заломил несусветную цену за свои ампулы. Ах, с какой радостью Пиночет посоветовал бы зарвавшемуся драгдиллеру засунуть эти стекляшки себе в задницу, да поглубже. Увы, после последнего приема тогда прошло уже два дня, и состояние напарников было такого, что они с радостью засунули бы их себе, лишь бы дорваться наконец до вожделенной прозрачной жидкости. А Кобольд этим бессовестно пользовался, еще и ухмылялся, передавая ампулы в трясущиеся ладошки. Стрый тогда сильно обиделся и через два часа, когда друзья отошли от кайфа, предложил порешить Кобольда. Когда тот будет возвращаться со своей точки домой. Пиночет подумал, и с досадой отклонил это без сомнения очень заманчивое предложение. А все потому что Кобольд, был во-первых полезен, и морфий был у него всегда, а во вторых, как и все криминальные элементы в городе толкач имел крышу в лице главного окрестного бандита с погоняловом Босх личностью легендарной и известной своей невероятной жестокостью, пред которой забавы Пиночета с домашними животными казались детским лепетом. Естественно друзья морфинисты и думать не могли замахнуться на такую эпическую фигуру. А теперь наступила развязка, а вместе с ней наступал и кумар, наступал подкованными сапогами, обещая устроить напарникам веселую жизнь этой ночью. Встречая в подворотне пожилого, хорошо одетого человека с интеллигентным лицом они надеялись на легкую поживу. Но видать сегодня был не их день и оставалось только молиться богу - их портативному богу Морфинусу, чтобы ничего такого не случилось завтра, потому что завтра сил у охотничков будет куда меньше. Смущало лишь одно - действительно ли у неожиданно взбесившегося типа в плаще, в глазницах полыхало багровое пламя? Или это уже были проделки кумара чудовищного постнаркотического синдрома, выражающегося помимо всего прочего в ярчайших галлюцинациях? -Стрый? - сказал Пиночет через силу, - Ты видел? -Что? - спросил тот, все еще осматривая свою заосминоженную конечность. -Глаза... у этого хмыря в плаще. Они были красные! И без зрачков. -Колян, тебя кумарит, - ответствовал Стрый и утер обильный пот, выступающий на лбу. Когда-то, когда он еще был Шустрым, и занимался атлетизмом, такая пробежка далась бы легко, но не сейчас. Стрый чувствовал, как ноги его утрачивают твердость и начинают спотыкаться на ровном мокром асфальте. -Не, правда! - упорствовал Пиночет, - Мож он вампир был, а Стрый? Ты боишься вампиров? Малахов покачал головой, показывая как далеки от него подобные проблемы. Действительно, что такое вампиры по сравнению с нехваткой морфина? Вот это действительно проблема! От дома кидающегося кирпичами чудовища они в панике бежали, и в соседнем дворе, Стрый, не рассчитав, всем телом ударился о черный сааб, припаркованный напротив одного из подъездов. Шведская тачка истерично взвыла и вместо того, чтобы перевести дыхание, напарникам пришлось бежать еще дальше, чтобы не быть застигнутыми владельцем. Все это было похоже на неприлично затянувшийся дурной сон. А по дурным снам друзья были доками. Пусть и поневоле. Эта ночь будет полна ими, а утро случится хмурым. Пиночет и Стрый чувствовали как смертная тоска заполняет все их сознание. Вечереющий летний мир вокруг потихоньку обретал глянцевые, черно-белые цвета. Это еще ничего, думал Николай Васютко, шагая по влажной мостовой своими расползающимися кедами и почесывая обе исколотые руки, со стороны выглядящие так словно черные муравьи устроили на них свою муравьиную дорожку. Еще ничего, думал Пиночет, потому что знал: истинный цвет грядущих страданий - красный. Как жидкое пламя в глазах их неслучившейся жертвы.