— Ах да, это другая дверь.
— Друг Генриха Тикканена — помнится, его звали Бенедикт Циллиакус — написал однажды на синее домашнее кресло: он думал, что это море.
Голос Паукайнена звучит во тьме сухо. Он все еще лежит на диване и оттуда может разглядеть разве что мои светлые собачьи трусы.
Острые углы больно врезаются в нежную кожу промежности, но я пытаюсь двигаться так, чтобы со стороны было ничего не заметно.
Не знаю, хорошо ли у меня получается. По счастью, как раз на моем пути оказывается стул, на котором висит моя джинсовая рубашка, я натягиваю ее, стараясь не выдать себя обезьяньей походкой. Наконец дверь туалета закрывается за мной — а уж в рубашке-то у меня имеются карманы.
ЭККЕ
Мне вообще не стоило пить пива, а между тем после ухода Ангела и Паукайнена на моем столе будто сама собой появилась четвертая кружка. Я дважды пытался дать задний ход, отшил одного назойливого типа и решил обязательно пойти домой после четвертой кружки, как, впрочем, обещал себе и после третьей, но тут кто-то спросил, можно ли присесть за мой столик.
Других свободных мест нет, так что желание посидеть со мной рядом не связано с интересом к моей персоне. А жаль, на первый взгляд этот парень кажется симпатягой: высокий, плечистый, но отнюдь не атлетического склада, усы и длинная борода тщательно расчесаны, темно-каштановые вьющиеся волосы низко спадают на затылок. Носит круглые очки и, конечно, серьгу в ухе. Симпатяга? О нет, упаси господи, — взглянув еще пару раз, я понимаю, что передо мной просто ловец душ.
Мы перебрасываемся несколькими незначащими словами, затем он резко меняет тему, изумляя меня вопросом: не видел ли я здесь Ангела? До меня не сразу доходит, кого он имеет в виду, потому что сначала он называет его Микаэлем, потом — Микеланджело. Господи, у меня мурашки бегут по телу, когда я это слышу. По нескольким точным приметам (светлые вьющиеся волосы, тонкая талия, глаза — словно кусочки неба) я понимаю, что речь идет именно об Ангеле. Я говорю, что видел его, сам, мол, я с ним не знаком, но знаю его в лицо. Рассказываю, что он ушел некоторое время тому назад. В подробности не вдаюсь.
Парень представляется. Его зовут Мартти, он специалист по рекламе. До Ангела, как и до всех нас, ему, в общем-то, дела нет. Просто он пытался до него дозвониться, чтобы узнать, как движется выполнение заказа, но в студии никто не подходит к телефону, а по мобильнику отвечает автоответчик. Тут он высказал удивление по поводу того, что Микаэль так обращается с мобильником — внештатный сотрудник должен иметь его под рукой все 24 часа в сутки. Вот он и подумал, проходя мимо, нет ли парня здесь. Это важный заказ, очень важный, иначе он не стал бы беспокоить Микаэля, он просто хотел спросить, как идет работа.
Мужик что-то слишком болтлив, видно, принял уже несколько стаканов грога, но вообще что-то тут не так Мартти не из наших, это видно с первого взгляда, но я и раньше встречал таких любителей острых ощущений. Наверняка он тот самый гетеросексуал, ради которого Ангел бросил Паука.
— Значит, ты хорошо знаешь… Микаэля? — спрашиваю я. Я чуть не сказал: «Ангела».
Мартти снова пускается в слишком длинные объяснения — они, мол, давно сотрудничают, на этой почве и сошлись поближе. Я жадно впитываю информацию. Ангел родом откуда-то из Северной Эстерботнии, в сущности, почти из Лапландии, в детстве переехал в Тампере, после школы закончил в Лахти курсы фотографов, потом вернулся сюда и устроился на работу по специальности. Он известный фотограф, на него большой спрос, а в последнее время стал еще и виртуозным художником, настоящим факиром, волшебником в области компьютерной графики и пророком фотошопа. Из каждого его слова следует, что Ангел просто создан для меня, как будто специально скроен по моей мерке. Этого типа ни в коем случае нельзя подпускать к нему. И я доверительно рассказываю, что Ангел, by the way,[11] водит компанию с одним ветеринарным врачом, причем у них это уже давно и серьезно.
АНГЕЛ
Ночь. Звонит телефон.
Песси так болен, что даже ухом не ведет, хотя темноту комнаты затопляют резкие звуки. После шестого звонка я снимаю трубку.
— Микаэль?
На другом конце провода сначала молчат, потом раздается знакомый голос, и мне кажется, что кто-то одним взмахом распорол мне живот и залил мои дымящиеся внутренности ледяной водой. Доктор Спайдермен.
— Надеюсь, это не колли.
Я способен только промямлить: «Кто?»
— То чертово животное, для которого ты украл антигельминтик. Послушай. Если это колли — шотландская пастушья собака рода ласси, — то у нее произойдет поражение центральной нервной системы. Она сдохнет от антигельминтика.
— Это не колли, — говорю я, чуть не прикусив язык.
В трубке слышен короткий холодный смешок.
— Тогда не пугайся того, что гибель паразитов будет сопровождаться выделением токсинов.
— Токсинов?
— Появятся симптомы отравления, но потом они пройдут.
Я не знаю, что сказать. Сверток с антигельминтиком белеет на углу стола.
— И еще одно дело, ангел мой.
Сердце мое стучит отчаянно. Обвинение в грабеже?
— В аптеке совершенно свободно продается лекарство от паразитов. Оно называется лопатол.
ДОКТОР СПАЙДЕРМЕН
Ангел чуть не плачет на том конце провода. Горевшие во мне раздражение и жажда мести потихоньку гаснут и покрываются пеплом. Я чувствую себя усталым, старым и глупым. Такое же болезненное утомление я испытывал в те времена, когда еще состоял в браке и кричал на своих сыновей, которым не было и десяти лет, бил их, таскал за волосы, потому что они постоянно делали глупости. Я тогда был так же опустошен и мучительно уверен в том, что все мои слова для них — как об стенку горох, а брань и оплеухи кажутся им не заслуженными и даже полезными наказаниями, а всего лишь подтверждением того, что я — бессовестный, упрямый и злобный взрослый, которому хочется проявить свою власть. От всего этого в душе оставался лишь страх: смогут ли они любить меня после этого?
Зачем я звоню среди ночи? Почему не отложил разговор до следующей встречи с Ангелом в кафе Бонго? Ведь я мог бы преподнести историю с кражей лекарства в непоправимо компрометирующем его свете, нанести самый безжалостный удар в ответ на причиненное мне страдание, воспользоваться великолепным и мощным оружием.
Потому, что я помню. Я случайно запомнил другой разговор, и теперь меня по-настоящему трясет.
— Ангел, послушай. Если у этого… животного… имеются кишечные паразиты, у него, несомненно, завелись паразиты и на теле. Блохи, вши или, во всяком случае, их гниды. Купи в аптеке таблетки, которые называются «Программа».
— Программа.
По интонации я понимаю, что Ангел механически повторяет название, чтобы удержать его в памяти.
— Оно удобно в употреблении, одного пакета хватает на месяц. — Я с ужасом замечаю, что перешел на тот тон, каким обычно даю профессиональные консультации. — Никакой интоксикации. Это вообще не яд, просто таблетки от блох, они даже не убивают паразитов, а просто мешают гнидам созреть.
Я глупо усмехаюсь.
Долгое молчание на другом конце провода. Потом голос Ангела:
— Спасибо.
И он опять долго молчит.
— Я не понимаю, зачем ты мне… все это говоришь.
— Просто так.
Я тоже долго молчу, наш разговор заполняется черными дырами, способными поглотить целый мир. После долгой паузы я задаю вопрос:
— Между прочим, ты уже узнал, что едят тролли?
АНГЕЛ
Когда я покупал в аптеке одноразовый шприц, они смотрели на меня, как на наркомана.
ПОХИЩЕННАЯ БАБУШКА
И ДРУГИЕ ГОРОДСКИЕ ЛЕГЕНДЫ,
ИЗД. ЛЭЭНОЙ ВИРТАНЕН. 1987
Это случилось в Тапани, одном из районов Хельсинки, где каждая семья занимает отдельный дом. Уложив спать маленькую дочку, которой еще не исполнилось года, мать поставила коляску в саду. Время от времени она то поглядывала на нее из окна, то выходила проверить, в порядке ли малышка.
Потом женщина отправилась на кухню готовить и отвлеклась от ребенка. Она услышала, как он захныкал, но тут же и замолчал, поэтому продолжала чистить картошку. Поставив суп на огонь, женщина вышла в сад, чтобы забрать ребенка.
Заглянув в коляску, она чуть не потеряла сознание: там лежал новорожденный тролленок, завернутый в покрывало. А соседка видела темную тень, скользнувшую со двора. Малышку так никогда и не нашли.