Я обращаюсь к Марии. Не к тебе, о Взвесивший души, не к тебе, о ангел последнего суда
ЭККЕ
И снова я запираю дверь, снова бегу.
Бегу от себя, бегу от Песси.
О, если бы знать, от чего я бегу, что внушает мне страх.
Пусть он иногда избегает меня. Пусть он всегда спешит. Не буду об этом думать.
Ведь я так близок к небу: можно сказать, что рядом со мной живет Ангел.
НА ОЗЕРЕ ПУЛЕСЪЯРВИ ТРОЛЛИ ИГРАЮТ В ПРЯТКИ С ОХОТНИКАМИ. УТРЕННЯЯ ГАЗЕТА. 29–3-2000
Вчера на озере Пулесьярви поблизости от острова Лехти двое мужчин получили огнестрельные ранения при загадочных обстоятельствах. Они подверглись неожиданному нападению дикого животного и были ранены незнакомцем, который явно пытался их защитить, но промахнулся.
Жители Пулесъярви уже давно подозревали, что в запертых на зиму строениях лагеря Лехти появились незаконные обитатели. При обследовании местности на многих дверях обнаружились следы взлома. В помещениях были устроены примитивные постели из мха и веток.
Кроме того, домики оказались привлекательными для животных: когда открыли одну из дверей, на людей напал крупный тролль. Мужчина прицелился в него из дробовика, но тут кто-то дважды выстрелил из ближайшего леса. Стрелявший, который несомненно хотел попасть в тролля, первым выстрелом ранил мужчину в плечо, а вторым попал в ногу его спутнику. Оставшийся неизвестным стрелок пользовался крупнокалиберным охотничьим или солдатским дробовиком.
Специалист по изучению диких животных Эрик С. Ньюхолм утверждает, что изголодавшийся зверь, рысь, например, никогда не станет прятаться в сенном сарае или пустующем складе и уж во всяком случае не будет искать там место для зимовки.
Поскольку весна в этом году наступила рано и снега в лесу уже почти нет, обнаружить следы стрелка не удалось. Полиция расследует дело.
ДОКТОР СПАЙДЕРМЕН
Прижав лоб к прохладному оконному стеклу, я вглядываюсь в туманную даль, как трагический герой в плохом кинофильме. В руках — стакан виски с позвякивающими льдинками, губы тихо шепчут: Ангел. Недоступный, как никогда, он так же далек от меня, как если бы улетел на Луну.
Блуждая взглядом по сумеречной улице, я вдруг чувствую, что мои мысли и воспоминания смешались, как при двойном освещении: передо мной — черная тень.
Едва заметное мерцание черной тени — нет, двух черных теней, скользящих мягко и беззвучно, как текущая вода; две частицы тьмы растворяются в уличном сумраке возле мусорных баков.
И я даже не знаю, видел ли я их на самом деле.
АНГЕЛ
Я вхожу в квартиру. Кажется, Песси вытряхнул все содержимое своего горшка на пол в передней. Я уже хорошо изучил его трюки, запер не только шкафы, но даже холодильник и вообще полагал, что научился справляться с любыми шалостями.
И вот — пожалуйста, коврик у порога засыпан мелкими клочьями газет. Наконец до меня доходит, что все это разорвано и растерзано, а не разрезано ножницами, как в туалете у Песси.
Песси нигде не видно, и, сделав еще несколько шагов, я понимаю: случилось что-то ужасное. На моей кровати, под постельным бельем, видна выпуклость — это спрятался Песси, спрятался от чего-то, мне неизвестного.
Я подхожу к кровати и осторожно прикасаюсь к вздымающейся горке. Песси вскакивает, рычит, лягается, всхлипывает, потом опять, дрожа, валится на постель. Я понимаю, что он чем-то потрясен.
Я растерян. Возвращаюсь в прихожую и начинаю механически собирать бумажную мешанину — не стоит забивать этим пылесос. В руках у меня оказывается тонкий липкий кусок бумаги — наклейка с адресом, на которой можно разобрать: МИКАЭЛЬ ХАРТИКАЙНЕН, ниже — мой адрес и индекс. Мне прислали журнал.
Это тот же журнал, что лежит у меня в сумке, журнал, который я купил в киоске, как только увидел, и которым очень горжусь. На задней обложке — реклама, тот самый снимок, благодаря ему я выиграл конкурс и получу сорок тысяч.
Это великолепный снимок. Темный танцующий зверь, лапы — нет, руки протянуты к фотографу, в глазах — не то ярость, не то любовь, ноги, обтянутые джинсами, приковывают взгляд.
Он увидел это.
И понял, что это такое.
Он понимает, что изображено на снимках.
И ненавидит их.
Во всяком случае, этот снимок он возненавидел.
Но едва ли Песси понял, что, увидев свое отражение в мрачных водах глубокой реки, он совершил первый опыт самопознания.
УРЬЕ КОККО. ПЕССИ И ИЛЛЮ. 1944
ЭККЕ
Вот она тут, в журнале, радость и гордость Ангела.
Превосходная, просто превосходная работа. Часть того мира, в котором Ангел и этот проклятый Мартти существуют вместе и в который мне никогда не попасть.
Вдруг во мне просыпается какое-то беспокойное воспоминание, смутная ассоциация с чем-то в высшей степени эротичным, более того — порнографическим, только никак не могу понять, с чем именно. Но как бы то ни было, Ангел сорвал банк, эта работа — просто сенсация, настоящий хит, и хотя в ней как будто ничего такого нет, она бесстыдно сексуальна.
Наконец я начинаю понимать.
Иду в гостиную, к книжной полке.
Я уверен, что она где-то здесь. Это большая редкость, пиратское издание, их всего было сто экземпляров. Мне продали ее из-под прилавка, а между тем дело было в Копенгагене, в таком магазине, где любые гадости выставляют напоказ.
Я обнаружил ее позади нескольких больших книг с иллюстрациями. У рисовальщика явно не было под рукой даже приличных фотографий, не говоря уж о живой модели. Сравнивая эти картинки с рекламой «Стажера», я нахожу много различий. Хотя рекламный тролль кажется более мощным, он явно моложе, чем нарисованные животные — упитанные, великовозрастные, чересчур мускулистые, чересчур человекообразные, с невероятными, с точки зрения биологии, гениталиями. Я перелистываю страницу за страницей и вижу, как художник отбрасывал все запреты, создавая безобразную секс-бестию и ее партнеров — слабых, белокурых, гримасничающих парней, с наслаждением отдающихся самым любым извращениям. Я еще раз гляжу на обложку. Бумага плохая, краски бледные, но текст набран большими и гордыми буквами: «ТОМ OF FINLAND: TROLLS AND FAIRIES».[17]
ДОКТОР СПАЙДЕРМЕН
— Любое понятие следует определять от противоположного, — говорю я женщине, одетой в камуфляжный костюм. Она пытается втянуть меня в осмысленный разговор, а ведь я не за этим пришел в кафе Бонго, мне хочется заглушить боль бессодержательной отупляющей болтовней. — Если мы хотим определить, что значит «нормально», надо определить, что является ненормальным. Если хотим определить, что такое «человечность», сначала надо определить, что не человечно.
— Разве это не заведет нас в тупик? — спрашивает она.
— По-моему, нет, — отвечаю я. — Если бы тебе вдруг пришлось перечислить все то, что ты считаешь ненормальным, ты, наверно, не назвала бы многого из того, что автоматически исключаешь из представления о норме, не отдавая себе в этом отчет.
Женщина уже явно запуталась, но она проявляет настойчивость.
— О'кей, допустим, мы хотим определить, что такое человечность. Или интеллект. Дельфин обладает интеллектом? А обезьяна? Если в качестве критерия мы выберем владение языком, то оба они этот критерий выдерживают.
— У пчел тоже есть язык, но я не сказал бы, что они обладают интеллектом. А ведь они к тому же создают сложные жилищные комплексы — вот тебе их соответствие второму важнейшему критерию. — умению преображать окружающую среду. С этим они прекрасно справляются, и все-таки я не принял бы пчелу в Оксфорд.
— Нет, конечно, пусть лучше снабжают людей медом. Пусть будут тем, что они есть и тем, чем мы их считаем: собственностью человека, а человек, конечно, венец творения.
— В ответ на это я хочу подчеркнуть, что никогда не руководствовался принципами иудео-христианской этики, — заявляю я сухо. — Ни одна другая религия не разрывала столь необратимо связь человека с природой. С тех пор как нами правит израильский Бог, мы больше не поклоняемся животным, как божествам, и все ритуальные связи между разными видами, включая секс, пресечены.
17
Том финский: Тролли и гомики (англ.). Слово «Fairies» имеет несколько значений: феи, эльфы, но также (на американском сленге) — педерасты.