(Случай из реальной жизни начала 90-ых годов.
Ни одной выдуманной реплики!)
Я еле-еле втиснулась в переполненный троллейбус и застряла в позе раздавленной камазом лягушки между поручнем, залежалой цигейковой шубой и кондовым чемоданом. На целые полминуты вокруг воцарилась блаженная неподвижность. Потом концентрированная людская масса с кряхтением и оханьем снова пришла в движение – кто-то продирался к выходу, кто-то обратно, кто-то (как я, например) просто волочился по течению.
Кинетической энергии у людей задействовалось нереально много, а вот морального удовлетворения – ноль! Ощущение бессмысленной утомительности существования угнетало деятельные и творческие души моих сограждан. Именно в таких ситуациях народу нужен отважный лидер. И он нашёлся!
Какая-то суровая крашеная женщина с вызывающей бородавкой на носу решила первая начать дискуссию:
– Девушка! Места для пожилых, а ты расселась, развалилась, аж всё сидение заняла, – продекламировала она действительно необъятной женщине лет сорока. Переспелая девушка что-то глухо процедила сквозь зубы, глядя в окно.
– Столько старых людей стоит, – продолжала развивать мысль крашеная, оглядывая стоящего рядом моложавого старичка, – а ты сидишь да хамишь ещё! – она многозначительно помолчала и громко, радостно, вроде как даже ласково добавила, – Корова!
Этот импульс живо, с готовностью был подхвачен скучающей толпой. Послышались гневное фырканье, ядовитый шёпот и пара визгливых вскриков: «Как можно оскорблять?!» и «Действительно, корова!»
Моя «девушка», разумеется, не могла оставить свою репутацию в столь бедственном положении и, подумав с минуту, решилась на достойный ответ: «Скотина!»
Многолюдная толпа тотчас проявила инициативу и быстро разделилась на два фронта. Гордый нейтралитет сохраняли лишь молоденький курсантик и хмурый детина с помятым лицом. Вокруг них бушевало море безудержных страстей. Несмотря на неимоверную тесноту, пассажиры нашли резерв пространства для наглядных и ощутимых доказательств правоты своих моральных установок. Причём, темы этих дискуссий поражали разнообразием – от проблем воспитания молодёжи и вкуса в одежде до политического кризиса нашей страны и ряда стран восточной Европы… Все легко перешли на «ты», дружески-фамильярно обращаясь друг к другу: «Эй ты, умная!», «Вы просто гадкая женщина!» и т.п. Праведный гнев обоих сторон нарастал.
Меня очень удачно прибило к ступеньке у водительского стекла, и появилась шикарная возможность обозревать всю панораму боя с безопасной возвышенности.
Зрелище было грандиозным, ибо каждый из этих людей относился к своим временным обязанностям бойца за мировую справедливость серьёзно, добросовестно и самозабвенно. Я честно пыталась сдержать душивший меня смех, но вдруг хрюкнув на очередном вдохе, заржала весьма неэстетично.
– Вот девушка правильно смеётся. Ужас, что творится! – одобрила мои действия женщина с голосом профессора кафедры. Это был её очередной аргумент против толстого дядьки с сизым носом. Я всхлипывала от смеха и промокала ладонью потёкшую с глаз тушь.
В это время «девушку» незаметно подняли и вынесли на какой-то левой остановке. Крашеная расстроилась от того, что победа на сей раз досталась ей слишком легко и хищно оглянулась. Позади неё сидела щупленькая сердобольная старушка, пытавшаяся заступиться за «девочку» и призвать к христианскому милосердию обоих. Её крашеная скандалистка презрительно именовала «старой развалиной», причём таким тоном, будто произносила: « Товарищи! Революция, о необходимости которой так долго говорили большевики…»
Старушка, получив вышеупомянутый комплимент, сразу скинула лет шестьдесят! На щеках заиграл девичий румянец, глаза яростно заблестели, а волосы мгновенно приняли форму мелкой химической завивки.
– Я вас привлеку! – заверещала она так, что одно ухо у меня заложило, а в другом зазвенело.
Крашеная была в диком восторге от такого поворота дела, её бородавка блестела от удовольствия.
– Вы?!…Ты?!…Меня? Это я тебя привлеку!… И все тебя привлекут!!! – торжественно объявила она и приготовилась парировать новый выпад старушки, но ту в крайнем расстройстве уже вынесли из троллейбуса.
В эту критическую минуту по воле злого рока курсантику предстояло передать абонемент сидящей перед ним крашеной разбойнице. Из-за тесноты штормовой качки ему пришлось несколько раз взмахнуть злосчастной бумажкой перед её славным бородавчатым носиком. Крашеная дёрнулась и пронзительно, как полицейский свисток, завопила:
– Уберите от меня свои руки!!!
Народ, понявший всё в меру своей испорченности, замер от такого нежданного подарка судьбы и с новой силой, дружно, разом заклеймил «нахала». Курсантик… Бедный курсантик! Он готов был сто раз провалиться сквозь землю. Он покраснел от кончиков пальцев до кончиков ушей и не знал, куда девать глаза. В них отражалось страдание раненного оленя.