— Это, — Севрюк качнул «рацией», — микроволновый передатчик. А это, — в свою очередь тряхнув псевдогрибом, — сам детонатор. Втыкаем его сюда, в пластид и с километрового расстояния подрываем его. Сказка!
Остальные переглянулись, видимо не находили это сказкой.
— Втыкаем сюда, сюда и сюда, — три бруска приняли в себя детонаторы, после чего отправились обратно в ящики, — подрываются эти, а все остальное детонирует. Почти атомная бомба! — закончил он, глядя на Влада глазами счастливого ребенка.
— Вот, подержи.
И он передал Сергееву «рацию». Тот подержал в руках холодный пластиковый корпус с одной единственной кнопкой под прозрачным щитком. Не верилось, что одно лишь нажатие этой кнопки может отправить в преждевременный Исход все в районе пяти километров от места подрыва, да еще как следует потрепать тех, кто имел счастье оказаться дальше.
— Дивер, — сказал Влад, глядя на Севрюка в упор, — ты мне лучше скажи, ты действительно хочешь пустить это в ход? Пойти в пещеры?
— И пойду! — запальчиво ответил тот, отбирая передатчик. Он поднял голову и с вызовом обозрел притихших соратников, — а что, есть возражающие?
Все молчали.
— Что есть те, кто хотят ничего не менять. Хотят дождаться конца, сдохнуть здесь, разложиться еще при жизни, а? Вы что, не видите!? Тут же все разваливается, расползается по швам!
— Он прав, — поддержал его Никита, и на него тут же посмотрели с неодобрением.
— Это сметет всю плесень! — крикнул Севрюк в запале, — и достанет ИХ!
— Троллей… — тихо сказал Хоноров, и все посмотрели на него с суеверным ужасом.
Большую часть ночи разбирали взрывчатку, устанавливали детонаторы. С уважением смотрели на споро работающего Севрюка, что активировал запалы, настраивая их на одну волну, дабы можно было взорвать с одного единственного пульта. Ребром поднялся вопрос о пещерах, и Степан, помявшись, сказал, что может послужить проводником. А Трифонов предложил указать место, где установить пластид. На вопрос, откуда он знает про пещеры, маленький прорицатель просто ответил:
— Приснилось.
— Мне бы твои сны, парень! — вздохнул Степан.
— Нет, — серьезно сказал Трифонов, — лучше не надо.
— Вход в пещеры знаешь? — спросил Дивер у Приходских.
Тот кивнул, но Никита снова перебил. Он явно был самым осведомленным в их группе:
— Он теперь только один. На заводе. В центре монастыря.
— Я знал, — вздохнул Василий Мельников, — я так и знал.
— Знал, знал, — буркнул Степан, — скажи уж, знали…
И все посмотрели друг на друга. И вправду знали, только признаться никто не мог.
7
Анатолий Скреблов был «чумным». Он покинул родные пенаты в пятнадцатых числах сентября, оставив позади рыдающую жену и двоих детей, а так же пустую, покрытую пылью комнату. Его звал ветер перемен, приятно дующий в лицо и освежающий голову.
А в конце сентября на Анатолия пал выбор, и это было очень, очень неприятно.
Еще вчера, когда он работал на страде, к нему подошел Семен Поддувало, бывший горький пьяница и вообще антиобщественный элемент, и, страшно кривя пропитую рожу, сказал Анатолию страшным шепотом:
— Слышь, а грят, завтра на Выборе-то, тебя выберут.
— Окстись! — рявкнул Скреблов, отталкивая дурного вестника, — типун тебе на язык, ворон черный!
Поддувало от толчка чуть не упал, но ухмылки своей не утратил, сказал:
— Крепись, Толян, труба зовет, — и заковылял прочь, вниз по покрытому синеватой растительностью холму.
Анатолий смотрел ему вслед и думал, когда ж его приберут, прорицателя мерзкого? Поддувало, скособочась, топал вниз, к деревеньке, что сейчас в самом начале страды выглядела идиллически. Светились желтым свежие бревна, из труб курился сизый дымок, который быстро смешивался с вездесущим туманом. Было жарко, так что от интенсивной работы вышибало пот. Хотя никакого солнца в этой стране вечного сумрака не было. Туман что ли тепло излучает? Скреблов не знал, хотя по виду эта зеленоватая, напевающая отважившимся послушать странные бормочущие сказки, хмарь выглядела холодной и мокрой.
Анатолий тяжело вздохнул и принялся сеять. Взбороненное поле уходило вниз, к подножию холма, где шумел бурный горный поток с изумительно вкусной водой. Синеватые злаки буйно колосились справа и слева от поля, то и дело стремились заронить свои семена, так что раз в неделю их приходилось выпалывать, а они снова росли как на дрожжах, здесь все так росло.
Тяжелый крестьянский труд, такая она страда. Но зато и урожай снимаешь раз в месяц, наверху такого даже в Африке нету.