Персефона: А я б завела, хорошее дело.
Афина: …мы многого не знаем о подземных…
26. Годный косплей
Патрокл увидел горящие корабли и возрыдал. С чем и пришел к своему другу Ахиллу, который упорно теребонькал обиды и в битве принципиально не участвовал. Патрокл ждал чего-то похожего на «Ты чавой-то сам не свой, не румяный, не живой, аль троянец допекает, али хочется домой?»
Но дождался другого:
— Чего ревешь, как девчонка, которая маму потеряла? Докладывать по форме!
— Э-э… — сказал Патрокл, показывая на стан греков. — Корабли же… горят. Греки… погибают. Слушай, ну можно я уже им вломлю?! В твоем костюме и от твоего имени?
Ахилл подумал и согласился, что вломить-то — это, конечно, всегда можно, но пока что рано. Потому как там веселье только начинается, а вот когда огонь и к нашим кораблям подберется — это конечно.
Тут как раз корабли в стане греков затрещали-занялись, и Ахилл сказал, что да, пора тебе, друг любезный, свершать великие подвиги. Сей момент, я тебе только войско построю и лирой вслед помашу. Да, и не ходи там к Трое, места ненадежные.
Войско Ахилл воодушевил от всей широты натуры: «Мирмидоняне! Айда сражаться насмерть, чтобы гнусный Агамемнон таки понял — какого славного героя обидел!»
— Пойдем-ка мы лучше драться, — сказали слегка удивленные целью мирмидоняне и таки пошли.
Войско возглавлял Патрокл, который отчаянно косплеил Ахилла, ибо был в его доспехах и шлеме, а также и при его оружии. Поведению друга Патрокл тоже подражал без труда, а потому троянцы посмотрели (он выкашивает нас толпами и орёт, что Агамемнон — чмо!) и поверили.
И внезапно как-то все разом вспомнили, что нет места лучше дома, и вообще, у Трои крепкие стены и надежные двери, и греки сегодня нам уже хорошо показали тыл, а мы им еще нет, как-то невежливо получается.
В общем, до боли привычное поле боя опять превратилось в поле забега. Впереди бодро неслись троянцы, а за ними — Патрокл. Нужно отдать должное Патроклу — вживание в роль было на таком уровне, что Станиславский бы тоже спасался бегством, с криками: «Таки верю уже, верю!» Потому убежать удалось не всем.
Среди неубежавших затесался царь Ликии Сарпедон, он же по совместительству сын Зевса. Нет, Громовержец, в общем-то, хотел спасти отпрыска, но тут подошла Гера и заметила, что один раз блат — он и для других блат, вот все начнут спасать из битвы сыновей-племянников-троюродных внуков — кто у нас вообще воевать останется?!
Зевс согласился и дал сынулю убить, после чего начал стенать, сокрушаться и желать моральной компенсации. В результате для пущей пышности Сарпедона обмывал и обряжал Аполлон (явно давно не мывший смертных покойников), а относили к месту погребения и хоронили Танат и Гипнос (надо думать, счастливые по уши внезапными курсами повышения квалификации с присвоением профессий грузчика и похоронного тамады).
Патрокл тем временем методично обнулял вокруг себя количество троянцев, твердя под нос мантру «Нужно думать как Ахилл, нужно думать как Ахилл, нужно думать… о! а чего думать-то?» Тут на Патрокла снизошло божественно-актерское озарение, он слился с ролью Ахилла целиком, впал в состояние «Да давил я вас всех своей единственной уязвимой пяткой» и полез через забор к вражине в огород. В смысле, на стену, брать Трою.
Но тут уже встрепенулся Зевс, полистал сценарий и вспомнил, что «Такого у нас тут не записано». Потому послал Аполлона осваивать новую профессию — «спихиватель со стены неуправляемых героев».
Патрокл лез за стенку. Аполлон его сбрасывал. Патрокл лез на стенку. Аполлон его сбрасывал. Где-то в стороне Гермес бормотал, что такое надо бы увековечить, и вдумчиво рисовал проект первой неваляшки.
— Ой, нет, — обреченно констатировал Аполлон после очередного смачного «Хрусть!» снизу и бодрого: «Беру разбеееееег!». — Оно таки опять ползет!
После чего крикнул античному паркуристу, что хватит уже, хватит, не тебе суждено взять Трою.
— Ну вот, — огорчился не добежавший до стенки Патрокл. — Раньше, что ли, сказать не мог. Пойти, что ли, троянцев поубивать…
И пошел убивать троянцев и выпилил дополнительно двадцать семь человек и возницу Гектора как бонус.
Но тут Аполлон слез со стены, оделся во мрак и провозгласил, что все, я злая фея, час пробил, сейчас доспехи превратятся в тыкву.
Но в тыкву ничего не превратил, а просто снял с Патрокла шлем и расстегнул его доспехи. Пока Патрокл пытался опомниться («Это вообще нормально, когда посреди боя тебя раздевает олимпиец с двусмысленными пристрастиями») и решить, как сберечь оставшийся гардероб, незащищенная спина ненавязчиво поймала копье. «А что, так вообще можно было?!» — резонно подумал Гектор и добил Патрокла.