— О, проснулась, немощь бледная? Ночью не выспалась? Давай, поднимай свою тощую задницу и пошли уже… Я даже посуду помыл, пока ты дрыхла как сурок.
Вот и как ему спасибо после такого говорить?!
Я встала, отряхнулась и пошла к тропинке, а потом по ней пошагала. Прямо и прямо… Молча. И хам зеленый за мной следом шагал тоже молча.
Пока я не задумалась, а он в мою спину чуть не врезался.
Смотреть надо, куда идешь, а не по сторонам головой крутить!
— Думает она! — разбрюжался он в ответ на мои слова. — Думать вечером будешь, перед сном. А пока давай ноги переставляй. Мы на таких скоростях до гор только к зиме доберемся!
— А ты куда-то торопишься? — огрызнулась я. — Тебя без шкуры редкого зверя все равно дома не ждут.
— За шкурой я и без тебя сходить смогу, — пробурчало чудовище. — Седьмица туда, седьмица обратно. И горы повидал, и шкуру добыл.
— Ну и…
Вот слов приличных нет, чтобы этому хаму объяснить, кто он есть на самом деле. Можно подумать, я специально медленно иду! Да я… Я вообще ходить не привыкла! У меня ноги уже ноют так, что плакать хочется. А я все равно иду же!.. Потому что надо. Потому что там мой народ!.. И… мой дом. Моя семья. Сестры. Жены отца. Тха-арис.
— Ладно, давай тут привал сделаем. Место удобное. До следующего еще час плестись, — страшилище внезапно решило проявить доброту, но я, упрямо шмыгнув носом и гордо задрав вверх подбородок, даже не стала поворачиваться, чтобы посмотреть на предложенное для привала место. До заката еще часа два точно. Вместо болота и зыбкой почвы уже какое-то время вокруг высокие ели, прямо как дома. И успокаивающий запах хвои.
Нельзя себя жалеть и сдаваться, если впереди есть цель. Надо двигаться вперед, пока есть силы. А силы у меня пока еще были, если не расслабляться и не отвлекаться на грустные мысли. У меня же есть хорошие, оптимистичные, мотивирующие… Есть же?! Например… Вот обернусь драконом и оболью это чудовище, чтобы научился себя вести и руки перестал распускать!
— Отпусти! Отпусти меня немедленно! Отпусти, я сказала!
— Сказала она… И так тащимся еле-еле, так она еще хромать вздумала! Ногу натерла, что ли? Виси и помалкивай, немощь непутевая. На бегу пререкаться трудно…
Синдр:
Не выдержал я, нервы сдали. Схватил эту дурынду упертую в охапку и, вместо того чтобы на присмотренную мною полянку закинуть, пробежал с нею до другой, тоже подходящей. Немощь до нее как раз за часик бы дохромала, а завтра бы вообще идти не смогла.
Сегодня мы прошли примерно в два раза больше, чем вчера. Точно-то никак в лесу не поймешь — тропа и тропа, бредем и бредем. Так что только на свое ощущение времени рассчитывать приходится. Ну и пытаться как-то это ощущение с наглазковым измерителем расстояния соединять. Вот на глазок выходило, что хорошо так прошагали, для чахлы. И если в таком темпе идти будем, то еще через три дня — Фрайдер.
И там я ужом извернусь, а добуду лошадь. Хоть одну — для поганки. Потому что иначе я к концу нашего путешествия озверею, даже на болотной жиже гадать не надо! Сам чувствую, как зверею.
— С чего ты решил, что можешь так со мной обращаться?! Кто тебе позволил?!..
— Сиди уже… Никто не позволил! Давай ногу твою посмотрим, — пробурчал я, отмахиваясь от возмущенной малолетки.
Вот понаблюдал я за ней внимательно, и меня как обухом по голове. Девчонка она еще совсем. Избалованная кем-то девчонка. Может, совсем мелкая, я в людях не очень разбираюсь. Правда, она что-то там про детей гор и неба говорила, но, может, это такой вид людей? Типа как гномы, только тощие и бледные? Очень тощие…
Ножка у поганки была маленькая, целиком в мою ладонь помещалась. Я сапожок с нее стянул и от души помянул всю троллеву родню по матери до пятого колена.
То ли надела изначально утром криво, то ли пока шла — нога вспотела и вывернулась. Но стерла она себе кожу на трех пальцах чуть ли не до мяса. А все туда же…
Первым делом развел костер, сбегал с котелком за водой, потом пошел нужные цветы искать и с лешими пререкаться. Один, старенький, сжалился, притащил из своих запасов ромашку с календулой. Так что запихнул я поганку больной ногой в миску с отваром, строго-настрого велев сидеть как прибитая, а сам пошел подорожник искать и яйцо сырое.
Вернулся — сидит. Лицо недовольное, словно не она себе сама все до мяса стерла, а неведома кикимора. Вынул, вытер, подорожник приложил, травинкой обмотал, из собранных яиц и остатков мяса тетерева мешанину яичную сварганил, пленку из-под яичной скорлупы на стертое место поганке приклеил, а засохший подорожник выбросил… Уф!