Разве что-то получится, если я уже умер?
Из тени деревьев выходит человек. Мише не страшно. Кажется, страшно ему больше никогда не будет.
- Ты вернешься, - говорит человек. - Ты вернешься, Миша, к дочерям, к нормальной, взрослой жизни. Только выполни одну мою просьбу, и все будет кончено. Как ты на это смотришь?
Миша смотрит на человека. Это мужчина среднего возраста, почти лысый, плотный, с подвижным круглым лицом.
- Мое имя Дрогу, - говорит человек. - Ты можешь помочь мне, Михаил?
- Что...
Голос Марго. Терпкий, как красное вино.
- Что вам от меня нужно?
- Возьми меня с собой, Миш. Ничего сложного. Просто назови по имени и пригласи с собой. Сможешь? Больше ни о чем я тебя просить не стану.
Это игра. Возможно, я и не умирал вовсе. Никакой смерти, никакого Левши, я просто боюсь сам себя, боюсь умереть. Всего боюсь. Игра знает это.
- Ну, что скажешь, старичок? Пойдем вместе?
Если я вообще могу вернуться, то никакой смерти не было. И нет никакой опасности для тех, кто завис в игре. Они обманывают себя.
- Да... Да, - прочищает горло. Нужно просто взять себя в руки и не поддаваться галлюцинациям. Это было удивительно, это, наверное, стоило пережить, но теперь все кончено. Пара слов. Всего пара слов. - Идем... Идем, Дрогу, я беру тебя с собой.
Разве что-то получится, если я уже умер?
***
Лоб пронзила острая боль. Миша сорвал «таблетку» - брызнула кровь. Черт! Миша попытался выбраться из бокса, но потерял ориентацию в пространстве и завалился на пол, больно ударившись плечом.
- Твою мать!
Дышать было ужасно тяжело. Мишу вырвало, руки тряслись, глаза слезились. Черт знает, сколько времени прошло (но теперь реального, живого времени), прежде чем Миша смог приподняться, а потом сесть на пол. Воняло кислятиной. Он был у себя в квартире. За окном была железная серость: или поздний вечер или очень раннее утро. Было тихо и пусто. Миша сидел так и прислушивался, пытаясь свыкнуться с тем, что все то, что он успел пережить - игра. Это нереально, ничего этого вообще не было; твое больное подсознание, браток, выдумало много всякой чуши, но ты вроде как сумел справиться со всем эти дерьмом, нет?
Как звали этого мужика в лесу? Миша усмехнулся, вспомнив, что тот был жутко похож на Александра Филиппенко. Ага, как же, конечно. Уже порядочно стемнело, и за окном успели включить уличное освещение, а Миша только-только сумел встать. Его качало из стороны в сторону, как пьяницу. Еле как, с двумя или тремя остановками, доплелся он до ванной комнаты. Нащупал слева от двери свет, включил, ввалился...
- Твою мать! - крикнула из круглого зеркала Марго.
Шива
Когда Марине было пятнадцать, или, наверное, чуть больше, - девятый-десятый класс, - она впервые в жизни попробовала наркотики. Ну, как наркотики. Тогда девизом молодежи, зависающей в компьютерных клубах, было что-то типа "Природное не наркотик", да и контроля со стороны правоохранительных органов было куда меньше. Марина как раз проходила первого "Принца Персии", когда случайно, сопровождая своего кавалера, попала на махонький чемпионат по "Контре" среди дворовой шпаны. В "Контру" Марина тоже играла: часами после учебы сидела у телевизора, вцепившись в Sega Mega Drive 2, и с неохотой отрывала попу от дивана, только тогда, когда бабушка начинала причитать о своих сериалах. Там же "Даллас".
Так вот, вызвав бурные овации касательно "порвала роботом", Марина удостоилась честь "посидеть с пацанами". Тогда и началось.
- Пробовала? - спросил высокий и тощий парень с синими глазам, мотнув вонючей самокруткой.
- Я не курю, спасибо.
- Да я тоже не курю. Я развиваю воображение.
Формулировка Марине понравилась. С тех самых пор (кажется, был седьмой час вечера, и к тому же вторник) Марина регулярно развивала воображение, а попутно, с развитием признаков гендерной принадлежности, отбивала от бабушкиного "замуж тебе нужно", и "я в твои годы уже родила". К тому моменту, когда Марина встретила Тему, бабушка уже умерла, а бесконечный "Даллас" кончился десять лет как. А у Темы было.
Тема был взрывом. Человек-оргазм. В голове хранилось столько очаровательно-ненужных знаний, конспирологических теорий и наблюдений, что иногда становилось страшно. Жевал нижнюю губу, нет-нет поправлял вязанный браслетик на худом запястье и мечтал стать писателем. Говорил, что будет наш, отечественный Воннегут. Марина знала Тему четыре года: за эти четыре года он не написал ни строчки, а потом, уезжая в "бесконечное путешествие" в свою долбанную Индию, она сказал, что его жизнь и есть его главный роман.