- Как ты себя чувствуешь, Маргоша? Все хорошо, пришла в себя?
Двойник (хотя теперь - не двойник) улыбался, вел себя беспечно, так, будто не происходило вообще ничего странного или неправильного. Миша вспомнил свой первый секс. Артур Меликян из 11Б был пьян, кажется, и не придал этому особенного значения, всем весело, чья-то дача в горах, алкоголь. Сволочь. А ведь Миша был в него страшно влюблен. Что? Черт! Откуда эти проклятые мысли. Я мужик. Мужик я. Еще меня какие-то армяне не трахали в сортире!
- Что ты такое? - спросил Миша, сумев, наконец, выдавить из себя хоть что-то. - Что происходит?
- А ты не помнишь, милая?
Миша, было, дернулся вперед, но осекся.
- Эй, эй, полегче! - двойник выставил руки. - А то ведь я могу тебя и вышвырнуть из своей квартиры.
- Кто ты такой?
- Ты сам меня позвал, дружище, - двойник вошел в ванную и в два шага оказался очень близко к Мише. - Помнишь?
И глаза его блеснули янтарем.
- Дрогу.
- Так точно, друг мой.
- Но как...
- Таковы условия лицензионного соглашения, браток. Знаешь, что самое смешное? Никто из вас не дочитал до этого пункта, а там черным по белому, без экивоков и иносказаний. Теперь это, - он указал себе на грудь обеими руками. - Принадлежит мне.
- Но.
- Что? О чем ты хочешь спросить, дорогой? Что я буду делать дальше, или что делать тебе? Насчет тебя я не уверен, можешь попробовать поработать проституткой, например. Ты же думал об этом. Помнишь мамино платье в синий цветочек?
Миша сжал зубы. Демон даже и не скрывал того, что копается у него в голове. Стало страшно, стыдно, и в то же время он разозлился.
- Марго появилась не вчера, браток. Ты это прекрасно знаешь, она - не случайность. Между страхами и мечтами слишком тонкая грань, Миш. Слишком тонкая. Вот тебе два в одном. Кажется, ты должен быть счастлив, нет? Я что-то в вас неправильно понимаю? - замолк, некоторое время смотрел, изучая, или даже испытывая. Миша не отвел глаз. - Ну ладно, ладно! Хорошо. Вот, держи!
У вас (одно) новое задание!
«Демон Дрогу, приспешник жуткого Астарота, обманом проник в настоящий мир из мира снов! Если не остановить его, он призовет своих хозяев и тогда вселенная погрузиться во тьму! Остановите его»
Задание «Убить Дрогу» получено!
Дрогу хрустнул костяшками пальцев.
- Доволен? Черт, тебе нужно было следить за собой, Миш. Это же не тело, а мешок с дерьмом. И, между прочим, в любви к юношам на самом деле нет ничего плохого, старичок. Я вас, людей, не понимаю, ты же разрушил свою жизнь. Сам себя закопал.
- Не твое дело.
- Конечно, мое. Я заберу у тебя память. А вообще, дружище, что мы здесь стоим у толчка, пойдем, попьем чаю, что ли? Там у тебя коньяк есть, не стесняйся, я тебе налью. Твое тело больше не пьет. Пошли!
Дрогу вышел из ванной, оставив Мишу.
- Пойдем, ничего не изменится, если так и будешь там стоять!
Миша посмотрел на свои дрожащие руки. Что делать? Вот что можно сделать в такой ситуации, как себя вести, кого звать на помощь? Никого. Ничего не осталось. Миша вышел из ванной и почувствовал, что не сможет здесь больше оставаться - стены давили, квартира с каждой секундой казалось все более чужой. Вот, даже не смог найти выключатель, не вспомнил сразу, что он слева, не справа от двери.
- Ты идешь, или нет? - позвал из кабинета демон.
Миша направился в коридор, понял, что женской обуви на обувной полке нет. Попробовал надеть свои ботинки, что тонкая ножка Марго буквально утонула в них, плюнул, сунул ноги в резиновые шлепанцы и вышел за дверь. Не останавливаться. Не слушать. Не думать. Это сейчас пройдет, сон, который не кажется сном, кончится, обязательно, и тогда все встанет на свои места. Она быстро спускалась по ступенькам вниз, открыла дверь поезда. Открыл - я открыл дверь подъезда, мать вашу! Оказавшись на улице, Миша почувствовал пространство, и ему полегчало, голову немного отпустило, а вот в плечи немедленно вцепилась колкая осенняя морось.
***
Миша увидел в зеркале деда и замер в страхе. Дед стоял и молчал. Выхода никакого не было, нельзя ничего пошутить, да и не ребенок ты уже, чтобы можно было списать на «балуется» или «не понимает, что делает». Мише было тринадцать лет, и этой осенью он отпросился у отца поехать к старикам на каникулы самостоятельно. Два дня в поезде, один, уже совсем взрослый. Приехал и опять не нашел того пьянящего чувства единения с местом и временем, которое постоянно звало его сюда. Теперь вот он стоял напротив зеркала в двери старого огромного комода в одном из маминых платьев, которые она оставила здесь в трех больших чемоданах, и смотрел прямо перед собой, и прямо в глаза деду.