И они опять побрели из одной подземной залы в другую, из одного бесконечного коридора в другой.
Пред ними раздвигалась вечно царящая в высеченных в каменной груди гор ходах тьма, выступали из мрака пестро раскрашенные изображения древних богов, покровителей Египта.
IV. Знамение победы
Золотой шар солнца давно уже катился по небосводу. Над песчаной пустыней дрожал, переливаясь и струясь, раскаленный воздух. От Нила поднимался легкий голубоватый туман. Капризный ветерок с севера качал листья перистых пальм и по временам, словно играя, взметал и разносил пылью верхушки песчаных валов, давно уже докатившихся до пирамид Первой династии и полузасыпавших аллею из двадцати восьми гранитных сфинксов, ведших к сильно пострадавшим от времени древним храмам.
Два человека медленно, устало брели, направляясь мимо развалин к берегу царственной реки.
— Теперь ты веришь, Меренра, что ты потомок фараонов и что рано или поздно ты наденешь венец фараона?
— Да! — ответил спрошенный. — Да! На рассвете, когда всплывало солнце, я слышал, как из уст статуи божественного Менеса исходили звуки, напоминающие голос человека…
— Или, вернее, голос тени, призрака!
— И в моем присутствии совершилось «Чудо Вечного Цветка», — продолжал Меренра, — который ожил, когда я пролил на казавшееся мертвым растение несколько капель нильской воды. Я верю, я знаю!
— Что же думаешь теперь ты о той женщине, мечты о которой затуманили твою юношескую душу?
Меренра остановился, страстным жестом прижал руки к бурно вздымавшейся груди.
— Что я думаю теперь о ней? Я люблю ее, мудрый Оунис! Я не откажусь от нее! Я не разлюблю ее, если бы из-за нее я должен был…
— Отказаться от наследства твоего отца? — горько улыбнулся Оунис.
Юноша молчал.
— Да будет то, что угодно небожителям! — воскликнул печально Оунис. — И я был молод, и в моих жилах текла пламенная кровь, и мою душу волновали когда-то те же чувства. Может быть, годы и заботы излечат тебя от вспыхнувшей так внезапно страсти. Подождем — увидим! А теперь — прибавим шагу. Становится жарко, а мы еще далеки от нашего жилища, и пусть Осирис благословит наш путь и избавит нас от грозящей нам опасности!
— Опасность? В чем? Какая? — живо воскликнул Меренра, выхватывая с быстротой молнии остро отточенный меч и зорко оглядывая окрестности.
— Посмотри на этот холм! — вместо прямого ответа сказал жрец.
— Царь пустыни! — воскликнул Меренра, но в его молодом голосе не слышалось и тени испуга.
Сделав два шага вперед и подняв вверх засверкавший на солнце меч, юноша крикнул в воинственном порыве:
— Сюда, ко мне, царь хищников! Померяемся силами! Пусть боги Египта решат, кто достоин победы: ты или будущий фараон!
Словно отзываясь на дерзкий вызов почти безоружного человека, огромный лев могучим прыжком перелетел расстояние, отделявшее его от Меренра, и припал к земле в нескольких шагах, сверкая глазами и скребя каменную почву страшными когтями. Но, встретив пламенный взор юноши, хищник уже не прыгал, а пополз по земле, делая нерешительный круг, чтобы иметь возможность броситься на людей не спереди, а сзади, с тылу.
Оунис и Меренра стояли, прижавшись друг к другу плечами и выставив навстречу хищнику мечи.
Так прошло несколько томительных мгновений. И вдруг, испустив короткий и хриплый рев, лев ринулся на Оуниса…
Мелькнула в воздухе желтая масса и рухнула, навалившись на старого жреца.
Но Меренра, быстрый, как молния, не упустил момента; его меч со свистом рассек воздух и впился в тело льва, почти перерубив одну из передних лап. Сбитый с ног Оунис не успел опомниться, как снова меч Меренра ударил льва, на этот раз в бок. Хищник катался, обливаясь кровью, по земле. А Меренра, спокойный и решительный, вытянув вперед стальную руку, ждал.
Вот на одно мгновение зверь подставил мечу свою могучую грудь, но этого мгновения было достаточно для Меренра, меч которого нашел дорогу к сердцу льва.
— Я победил! — воскликнул юноша, ставя ногу на еще подергивающееся судорогами смерти тело льва.
Что-то поистине царственное было во взоре и всей стройной, величественной фигуре красивого юноши, когда, высоко подняв правую руку с мечом, он гордо попирал побежденного властителя пустыни.
— Так да победишь ты и своих врагов! — отозвался старый жрец. И потом добавил: — Осирис покровительствует тебе! Бойся разгневать его, преступая его законы!
V. В сердце пирамиды
Юноша и старец снова укрылись в подземелье и здесь вели беседу в золотых надеждах на будущее.
— Когда мы отправимся в Мемфис? Я сгораю от нетерпения, от желания вступить в борьбу с узурпатором!
Юношеский голос под сводами высеченной в недрах скал пещеры звучит страстно, настойчиво, почти гневно.
— Подожди. Не пришел час! — глухо отвечает ему голос старика — Подожди! Я послал друзьям в Мемфис вести, чтобы они были готовы, чтобы наши, то есть твои приверженцы ожидали нас и позаботились приготовить безопасное убежище для юного фараона. Ибо ты должен понимать, Меренра, что Пепи — не лев, которого можно уложить одним или двумя ударами меча, а могущественнейший человек всего Египта, и если ты слепо ринешься против него, то результатом будет одно — твоя гибель! Затем, сегодня вечером ты должен исполнить одну мою просьбу!
— Какую? Говори!
— Я поведу тебя в сердце пирамиды великого Тети.
— Моего отца?
— Да, твоего отца. Там, в пышном саркофаге, приготовленном искуснейшими ваятелями, покоится прах не твоего отца, а, быть может, какого-то презренного преступника, дикаря. Ты должен поклясться мне, что, надев на свое чело венец фараона и взяв в руки скипетр, ты позаботишься, чтобы в драгоценной гробнице лежало тело твоего отца, а не нищего.
— Клянусь Тотом, богом мести и гнева! — воскликнул юноша.
— Пойдем же! Я покажу тебе, как проникнуть в сердце пирамиды Тети.
— У тебя есть ключи?
Мимолетная улыбка скользнула по устам Оуниса.
— Каждая пирамида имеет, как я тебя учил, несколько тайных ходов, при помощи которых можно проникнуть в разные ее части! — сказал он.
— Но ты же учил, что тайный путь в самое святая святых пирамиды, туда, где будет покоиться прах фараона, знает только он один и больше никто, и что никому, даже родному сыну, фараон не открывает эту тайну?
— Твой отец, умирая в далекой и дикой пустыне, открыл мне свою тайну, потому что я дал ему слово — перенести в пирамиду его священный прах. Идем же!
И опять юноша брел по пескам пустыни, пробирался по скалам, полз извилистым подземным ходом, под сводами, где свили себе гнезда летучие мыши и совы. И опять, после некоторого времени странствования, старый жрец взволнованным голосом сказал:
— Здесь! Мы пришли!
При свете смолистого факела Меренра со странным чувством робости и благоговения глядел на великолепную мраморную гробницу, на стены, сплошь покрытые тонкой художественной резьбой.
Оунис сдвинул крышку саркофага, и Меренра увидел там словно закованную в золото мумию высокого мужчины, лицо которого было обезображено ранами от сабельных ударов.
— Это — тот, кто занял место моего отца? — страстным и гневным голосом спросил Оуниса юноша.
Жрец молча кивнул головой.
— Он похож на великого воителя Тети?
— Суди сам! — ответил Оунис, поднося факел к изображению на стене у гробницы. — Вот портрет твоего отца.
С жадным любопытством, чувствуя, как замирает его сердце, юноша долго, не отрываясь, всматривался в великолепное изображение на граните, образец работ мастеров древнего Египта, искусство которых в деле обработки камней неведомо нашему времени.