— Только не это! — сказал я Грегору убитым голосом, оглядывая тесное помещение, куда свет проникал лишь из люка над головой. Остальные, кто здесь располагался, не обращали на нас внимания. — Переезд из Британии по морю был самым худшим, что случилось в моей жизни. Не заставляй меня проделать здесь весь путь до Иерусалима. Если бы ты перерезал мне горло, то поступил бы добрее.
— Иерусалим — не прибрежный город, — сказал Грегор тоном снисходительного отца.
Возможно, его не очень радовала роль моего духовного наставника, но он отнесся к ней очень серьезно. (Позже оказалось, что Грегор просто по своей природе был не способен воспринимать вещи по-другому.)
— В самом скором времени, — добавил он, — мы вновь окажемся на суше. Сначала отправляемся в Египет.
Это меня смутило.
— Вот как? Разве Иерусалим перевезли в другое место?
Я не был сведущ в географии, но отшельник Вульфстан назубок знал весь Ветхий Завет, и после того, как я провел с ним столько времени, я уже понимал, что бессмысленно искать Иерусалим в Египте.
— Прежде чем мы отправимся в Святую землю, решено завоевать Александрию. А она находится в Египте. Впрочем, такие подробности тебя не касаются.
— Если эта подробность увеличивает мое пребывание в плену, то я должен не согласиться.
— Тогда иди и докучай кому-нибудь другому, — миролюбиво буркнул Грегор.
Я начал докучать Ричардусам, но без всякого удовольствия. По приказу Грегора они отвезли меня на гондоле на главный остров, суетный Риальто, и накупили, несмотря на мои протесты, кучу не нужных мне вещей: новую одежду, плед, бурдюк для воды, подстилку, амулеты против морской болезни и неудачи. Еще они приобрели клеть с полудюжиной кур, виноград, дикие грибы (в большом количестве) и мерзкого вида сушеные травы с поэтическими названиями, как, например, лекарственная дымянка и льнянка, которые, если верить их разъяснениям, помогут опорожняться кишечнику во время морского похода.
Последний месяц я почти все время провел на этой поразительной рыночной площади, выходящей на Большой канал.
Как всякий, кто впервые оказался в Венеции, я поражался богатству нарядов, снеди, специй, товаров, домов, а также разнообразию языков, традиций и одежды. Я, проживший всю жизнь далеко от моря, среди холмов, удивлялся тому, какое же это было плоское, тесное и перенаселенное место, какими затхлыми были все запахи, как неровно отражался свет от воды, а кроме того, какое громкое и странное эхо разносилось в этом городе из камня и воды. Но сегодня я ни на что не обращал внимания. Все еще пребывал в шоке оттого, что должен был умереть, но не умер. Даже ни разу не попытался удрать от Ричардусов — не мог шевелить мозгами.
Переделав все дела, мы вернулись гондолой на корабль, уселись на палубе и принялись скучать до зевоты, вдыхая отдававший болотом воздух лагуны, такой густой, что хоть режь его ножом. Наивные Ричардусы хоть и отличались подозрительностью, но слушали меня открыв рот, поэтому мне было легко выудить у них все, что они знают. О намерении свернуть в Александрию им было ничего не известно. Однако кое-что они все-таки знали и с удовольствием поделились со мной сведениями о том, что составляло мой второй интерес во всей Венеции: об их шлюхе.
Лилиане, младшей дочери неимущего рыцаря, с рождения было суждено стать либо монашкой, либо наложницей. (Младший Ричард рассказал все это мне, практикуясь в завязывании и развязывании узлов. Его дед тем временем вырезал маленьким ножиком из деревяшки шахматную ладью.) Когда господин отца впервые увидел хорошенькую мордашку Лилианы, ее будущее было определено: она получила выучку, соответствующую ее новому положению — или положениям, как с ухмылкой выразился Ричард. Его светлость оказался человеком добрым и любящим. Такой расклад всех устраивал, но потом лорд умер, и все перешло к его сыну, включая отцовских женщин. Лилиане, которую лорд-отец берег пуще глаза и баловал, не понравилось, что сын обращался с ней как с рабыней. Поэтому она убежала в далекий город, где, пытаясь преуспеть в единственном знакомом ей ремесле, внезапно осознала, насколько легче ей жилось в наложницах. Два года она провела как простая шлюха, черпая несчастье ложкой (юный Ричард, не веривший, что шлюха может быть несчастной, не вдавался в подробности об этом периоде ее биографии). Однажды ночью, после того как она закончила обслуживать некоего юношу по имени Отто Франкфуртский, которого (по авторитетному мнению Ричарда) нашла довольно милым, на нее напала пьяная компания, и никто из них не был мил. Отто Франкфуртский не успел уйти далеко, погруженный в раздумья и страстное томление (в изложении Ричарда) по женщине, которая только что его ублажила. Он услышал ее крики и пришел на помощь. В одиночку справившись с нападавшими, Отто нанял знахарку, чтобы та обработала раны несчастной, и пригласил Лилиану уехать с ним в Германию, куда он возвращался после турнира, на котором был оруженосцем своего знаменитого сводного брата Грегора Майнцского.