— Мы говорим не о религиозных делах, а о земных, сынок, — сказал он. — Это их город, и они хотят предложить его мне.
— А как же выборы?
— Я одержу победу на выборах, — произнес он с небрежной уверенностью, которая меня совершенно сразила.
— Вот как? — переспросил Грегор, изумленный не меньше меня.
— Грегор, нечего так удивляться! Балдуин — мальчишка. Добродетельный, даже с лихвой, очень храбрый, отличный воин, но слишком молод и слишком набожен, чтобы венецианцы ему доверились. Они станут голосовать единым блоком за меня. Так что мне понадобится всего один голос, и совершенно очевидно, что этим голосом станет голос Конрада. Считай, что я уже победил. Тебе пока все понятно?
Грегор покорно кивнул.
— Следовательно, ты со мной согласен, что я, в принципе, и есть новый император?
Грегор снова кивнул, вид у него был огорченный. Если Бонифаций ждал поздравлений, то он их не дождался.
— Так в чем величайшая сила императора?
Грегор сначала растерялся, но потом робко предположил:
— В гвардейцах? В варяжской гвардии?
— Вот именно. Это жестокая и сокрушительная сила. Я бы не назвал варягов смышлеными. Но они верны императору, как псы.
— Значит, они станут вашими людьми.
— Да. Но только если меня коронуют на рассвете в соборе Святой Софии, а потому нужна твоя помощь.
Мне не терпелось услышать ответ Грегора, который все больше мрачнел.
— Зачем? — покорно спросил он, словно ему все это наскучило.
— В Константинополе заведено так. Завтра утром к этому шатру явится процессия греков, которые провозгласят меня своим императором и захотят препроводить в Айя-Софию для коронации. И как, по-твоему, мне следует ответить?
Тут я внес свою лепту в разговор:
— А не сказать ли просто: «Спасибо, но давайте подождем выборов, раз мне все равно суждено на них победить»?
Бонифаций бросил в мою сторону сердитый взгляд.
— Тебя никто не спрашивал.
— Признаю, мессир, — печально произнес Грегор, — я готов согласиться с вашим музыкантом.
Теперь Бонифаций кивнул.
— Поначалу я тоже так думал. И разумеется, так бы и поступил, если бы счел этот выход самым разумным. Но знаешь ли ты, что случится, если это сделать? Если на троне не будет императора, то гвардейцы потеряют ориентир и разбегутся кто куда. Оставшись без предводителя, эти люди могут быть очень опасны, особенно для горожан. Они причинят городу больший ущерб, чем армия-победительница. Они станут без сожаления насиловать и убивать. А что еще хуже — заберут все сокровища, так как знают, где они хранятся, и покинут город, и мы окажемся в разграбленной империи.
Видно, Грегора одолевали мучительные сомнения.
— О чем вы меня просите, мессир?
— Я обращаюсь к тебе не как повелитель, а как твой отец.
— Да… отец. Прошу вас, скажите, что мне сделать.
— Неоспоримо, что меня выберут императором. Так же неоспоримо то, что удержать варягов в узде можно, только если немедленно указать им на человека и сказать: «Вот он и есть император». Завтра утром этим человеком должен стать я. Тогда они будут меня слушаться и помогут ограничить разбой, а не усугубят его, приняв участие в мародерстве. Амбиции тут ни при чем, мы просто обязаны сделать так, чтобы город пострадал как можно меньше. Ты следишь за моей мыслью?
Грегор кивнул. Бонифаций рассуждал так разумно, а у Грегора был такой несчастный вид, что я даже забеспокоился, не поверил ли рыцарь сладким речам лживого маркиза.
— Хорошо. Итак. Голосование пройдет без подтасовки, но мы все знаем, что это лишь видимость и что ради блага города и нашей армии мне необходимо завтра короноваться в соборе Святой Софии. Многие это поймут, но многие и не захотят понимать. Мы должны убедить людей, что я не крал корону. Все произойдет слишком быстро, так что мы не успеем объяснить это каждому. Люди откликнутся на новость эмоционально, поддавшись порыву. Если они решат, что я пытаюсь совершить что-то неправедное, они могут восстать, и это приведет к катастрофе — варяжские гвардейцы нападут на них. Если же они почувствуют и поверят (пусть даже не поймут), что я совершаю доброе и необходимое дело, они не воспротивятся коронации, и все будет хорошо. Так что разъяснения должны быть сделаны сейчас, немедленно, до рассвета. Я, как лицо заинтересованное, не могу выступать за себя, объясняя, почему мне нужно занять трон. А вот ты можешь. Ты давно всем доказал, что не являешься моим сторонником, и поэтому всем сразу станет ясно, что ты поддерживаешь меня вовсе не из родственных чувств. Ты всегда поступаешь только так, как считаешь правильным. И хотя в прошлом это являлось причиной возникавших между нами трений, сейчас я понимаю, что сам Бог готовил тебя к величайшему делу всей этой кампании: ты должен помочь мне убедить остальных согласиться с моим завтрашним восхождением на трон. Ты сделаешь это? Полагаю, мы должны начать с Балдуина Фландрского.