— Мама, из-за тебя мы теряем время, — закричал он прежде, чем она успела что-либо сказать. — Смотри, Цезарион чуть не плачет. Он хочет к своей маме.
— Неправда, — донесся до них голос царевича, сидевшего неподалеку. — Ты просто ревнуешь, потому что твоя мама хочет поговорить с кем-то еще кроме тебя.
— Не болтай глупостей, — разозлился Тимолеон.
— Успокойся, — остановила его Диона, — хватит. Иди в лодку и прекрати ныть.
Тимолеон, словно не слыша ее, продолжал:
— Знаешь, как тебя в городе будут называть? Маленькая богиня.
— Что за чушь.
— Вовсе не чушь, ты и сама это знаешь. Да и какая ты богиня? Ты не можешь быть Исидой: Исида — это Клеопатра.
— Я сказал бы, — заметил Луций Севилий, — что твоя мама — Афродита.
Тимолеон сурово посмотрел на него.
— Лучше бы она была Артемидой. Артемида ненавидит мужчин. Она превращает их в оленей и охотится на них.
— Твоя мать смогла бы стать такой. И в любом случае к матери следует относиться с уважением.
— Ты хочешь обозвать меня кровожадным сопливым щенком? — не унимался Тимолеон. — Так что же ты молчишь?
— А я люблю быть непредсказуемым.
Мальчик окинул Луция оценивающим взглядом, тот с улыбкой посмотрел на него. Вдруг Тимолеон изумленно улыбнулся.
— Почему ты это носишь? О, да я тебя знаю — видел с Антонием. Разве ты не воин? Почему ты без доспехов?
— Потому что они очень неудобные, — совершенно спокойно объяснил Луций Севилий. Диона ничем не могла ему помочь и лишь восхищалась его терпением.
— А тога?
— И тога тоже. Но только ее гораздо легче снимать.
— А у тебя доспехи-то есть?
— Даже двое, — рапортовал Луций. — Боевые и парадные.
Судя по всему, Тимолеон решил учинить настоящий допрос. Диона подтолкнула его к лодке.
— Иди, хватит болтать, у тебя еще будет время засыпать этого господина вопросами.
— Но, мама, он не может быть господином! Он римлянин, а все римляне — простолюдины.
— Да, если не являются патрициями, — согласился Луций Севилий. Он вовсе не выглядел оскорбленным. Дионе даже почудились искорки смеха в его глазах.
— А ты что, патриции? — поинтересовался Тимолеон.
— Я жрец. И думаю, что когда я вернусь в Рим, меня изберут в сенат — мой отец был сенатором. Он недавно умер, а я стал главой семьи. В молодости я был слишком глуп, чтобы разумно вести дела. Тогда я был квестором, это почти то же самое, что казначей.
— О! — Тимолеон прикусил язык, потому что мать решительно направилась к нему, взяла за руку и потащила за собой.
Мальчик зашел в лодку с грацией прирожденного моряка и, проходя мимо Цезариона попытавшегося поддержать его, запротестовал:
— Я сам! Не лезь!
Геба уже сидела на носу судна, поджав под себя ноги. Все гребцы были на местах. Но Диона медлила, пытаясь подобрать слова, чтобы извиниться перед Луцием Севилием за поведение сына.
— Не беспокойся, — молвил он, угадав ее мысли, и улыбнулся. — У тебя замечательный сын.
— У тебя настоящий талант понимать других. — Диона склонила голову в знак благодарности. — Спасибо тебе. Я очень рада, что ты все это время был с нами.
— Надеюсь, это действительно так, — ответил Луций и протянул ей руку. Подумав секунду, Диона оперлась о нее и позволила ему помочь ей зайти в лодку. Взъерошенная кошка последовала за ней, похоже, собираясь стать морской кошкой, если потребуется. Диона заняла свое место, кошка прыгнула к ней на колени, и лодка медленно отчалила.
Римлянин, не двигаясь с места, провожал ее глазами, пока Диона не перебралась на корабль. Затем он покинул набережную и отправился во дворец триумвира.
В этот вечер Антоний устраивал пир. Он не мог позволить себе такого же роскошного приема, какой был у Клеопатры, да и не стремился к этому. Более того, он всячески старался избежать излишеств. Столы были накрыты в римском стиле, уставлены римскими блюдами. Гостей рассаживали на кушетки, как принято в Риме, однако для царицы установили ложе — на нем Клеопатра могла сидеть откинувшись, как здесь дозволялось только мужчинам. Она не стала отказываться — царица вполне может пользоваться мужскими привилегиями.
Луций Севилий представлял, как эти двое встретятся на сей раз: холодная учтивость, официальные речи и маски безразличия… А то, что их сердца бьются сильнее обычного — так ведь этого никто не видит. Сегодня Клеопатра — настоящая эллинка, а ее спутники были в одеяниях придворных греков из Александрии. Дионы среди них не оказалось. Луций поинтересовался у своего соседа по столу, где она, и выяснилось, что подруга царицы — так ее назвал этот человек — занята обрядом.