— Я жива, — заметила она, — и я — царица Египта, а он мертв.
— Он живет в памяти людей, — вымолвил Антоний. — Но ближе к делу. Ты хочешь сделку? Что от меня требуется, чтобы заключить с тобой союз и получить твои корабли?
— У меня есть сестра, Арсиноя, — почти прошипела она. — Когда-то эта маленькая стерва сбежала в Эфес на моем корабле. Найди и убей ее.
— Убить? — Антоний покачал головой, пытаясь осмыслить ее слова. — Как же ты жестока.
— Я — царица, — неумолимо продолжала Клеопатра, — а она посчитала себя в праве оспаривать это. Я бы сама ее убила, но не смогу дотянуться. Принеси мне ее сердце — и ты получишь египетские корабли.
— Я подумаю, — сказал он довольно жестко. — Но, полагаю, это еще не все.
— Конечно, нет. В Эфесе живет верховный жрец Артемиды, приютивший Арсиною, когда она в слезах прибежала к нему. Он тоже должен умереть. И правитель Кипра — он предал меня ради Арсинои. Сейчас он в Тире, кается в своих грехах. Да, кстати, в Арадосе какой-то идиот называет себя моим братом — царем и, пожалуй, мешает мне больше всех. Птолемей несомненно умер, настоящий претендент на трон утонул в Ниле; но глупцы поверят мальчишке, именующему себя царем. Избавь меня от всей этой компании.
— Что еще? — поинтересовался Антоний с удивлением и некоторым ужасом.
— Мне нужны земли, — ответила она. — Отдай мне Кипр — я построю там верфи, и Ливан — мне нужно дерево для кораблей.
— Это все?
Клеопатра улыбнулась и провела рукой по его груди.
— Пока все.
— Ты недешево берешь, — заметил он.
Ее улыбка стала шире.
— Ты теперь не захочешь меня?
— Возможно, нет. Я подумаю.
— Думай быстрее. — Она приподнялась над ним, ее великолепные волосы цвета красного дерева, благоухающие мускусом и ладаном, накрыли их обоих — и он провалился в их аромат.
— Это вымогательство, — пробормотал он.
Клеопатра засмеялась.
— Все, что я могу сделать на пользу Египту, я сделаю. Неужели ты во мне сомневался?
— Нет, — это было последним его словом.
— Вот и хорошо, — умиротворенно произнесла Клеопатра.
11
Луций Севилий, гаруспик, снова почувствовал себя в собственном теле, холодном и окостеневшем, лежащем на стене замка триумвира. Если Антоний когда-нибудь узнает, что кто-то видел, как он занимается любовью с царицей Египта и одновременно обсуждает вопросы политики и войны, — он будет вне себя. Или расхохочется до слез. Антоний, в отличие от многих римлян, умел посмеяться над собой.
Луцию, пожалуй, недоставало такого свойства. Он кое-как поднялся, добрался до своей спальни и без сил повалился на ложе. Все тело болело, будто от синяков и ушибов, а голова казалась стеклянным шаром, который вот-вот разобьется.
Но хуже всего то, что на сей раз ему не понадобилось ни обрядов, ни ритуалов. Стоило только захотеть — и это случилось: он увидел корабль, потом царскую спальню. Все было так, как быть не должно.
Диона, наверное, смеется над ним. Ему не хотелось вспоминать о ней.
Луций попытался заставить себя уснуть, но не смог. Он лежал без сна до первых петухов, а в голове его крутились пустые, бесполезные мысли.
Диона спала, как спит каждый человек, который много работал и очень устал. Она не одобряла методов Клеопатры, но надо было отдать ей должное: когда они все-таки действовали, то приносили Египту огромную пользу. Она спала в объятиях богини; довольная кошка дремала, прижавшись к ее ногам.
Царица Египта и триумвир не делали секрета из своего союза: ни из любовного, ни из политического. Весь мир видел, что Афродита приехала к Дионису, и их брат Солнце радуется этому. Великая Свадьба была сыграна. Все пожелания царицы исполнились: кровавое жертвоприношение свершилось на алтаре Артемиды в Эфесе и в монастыре Тира. Круг замкнулся: Афродита правила на Кипре и строила там корабли из ливанского кедра.
Дионис — Антоний — получил корабли для войны на Востоке. Но, пообещав царице завоевать его, он, похоже, забыл об этом.
Однако она помнила. Теперь Антоний и Клеопатра всегда вместе ужинали: вечер у нее, вечер в его дворце. Сегодня они сидели на корабле, в окружении слуг с опахалами. Обычно, разомлевшие от жары, за ужином они не разговаривали, а безмятежно попивали вино, охлажденное в снегу с горных склонов или ледяной воде из верховьев Сиднея. И снег, и воду привозили в кувшинах с восточным орнаментом.
Антоний прижал свой кубок к щеке.
— О, холодненький, — удовлетворенно вздохнул он. Один из рабов зачерпнул из кувшина полную ложку снега и высыпал в кубок. Антоний набрал снега в ладони и растер щеки, шею и грудь.