Пер, будучи обращенным всего полтора года назад, был сущим сосунком, не умеющим сдерживать рефлексы, не знающим разницы между словами «хочу» и «могу». Он, недоросль-вампиреныш, считал, что может абсолютно все. И просчитался.
Спокойная жизнь кончилась в одночасье. И произошло это так глупо, хотя Тарсис, сколько ни думал об этом, неизменно приходил к печальному выводу: ни предусмотреть, ни изменить случившегося он не мог.
Виноват во всем был, конечно, Пер. Тарсис как раз наслаждался полутьмой и прохладой, когда ученик с выражением ужаса на лице ворвался в дом. Изо рта, недвусмысленно выдавая в нем вампира, торчали внушительные белые клыки. Мальчишка не освоил еще искусство трансформации, научившись пока лишь элементарному — отращивать этот пресловутый символ вампиров. И немудрено, это умение приходит одновременно с обращением, ему толком и учиться-то не надо.
— Тарсис! Там… эта… баба… руку раскровенила, упала, значить… Кровищи… — Он тяжело дышал от долгого бега, глаза, наполненные страхом, смотрели на учителя проси тельно и заискивающе, а руки, предательски дрожа, все время норовили спрятаться за спину. — Ну, у меня, эта, зубы-то… сами как-то… Тарсис, я ить не хотел… я и не тронул… а они… увидали и, эта, за дубины… Тарсис… они, эта, сюда идуть…
Старый вампир в дальнейших объяснениях не нуждался. Все его существо переполнял гнев — надо же, сосунок, сразу домой побежал, скотина, и всю эту толпу, ясное дело, за собой привел. Убить его за это мало. Хотя убить-то как раз убьют, за этим дело не станет…
Конечно, если бы у него было время поразмыслить, он бы понял, что и его, и Пера в городке знали. И, выявив в Пере вампира, народ неминуемо обратил бы внимание и на его «папашу». Так что, поведи себя Пер иначе, это стало бы лишь отсрочкой, да и вряд ли надолго.
— Что делать-то, учитель, а?
— Что делать… ноги делать, — буркнул Тарсис, поднимаясь. — И побыстрее.
Оказалось, что было уже поздно. Не менее трех десятков человек, вооруженных кто чем, окружили дом. В толпе замелькали факелы, кто-то, не тратя зря времени, обкладывал бревенчатые стены охапками сена. Разумеется, хоть этих обывателей собралось и немало, да и с каждой минутой толпа все увеличивалась, иметь дело с вампирами никто особо не хотел. Знали прекрасно, что по крайней мере Десяток из них до дому живыми не дойдет. А то и не десяток.
Нож, меч — этого Тарсис не боялся. А вот стрела, особенно если древко ее сделано из нужного дерева, вполне могла погубить. Опять же, если посмотреть, откуда в здеш67 них местах тот же аркнейский кедр, из которого стрелы выходят на диво… и им, вампирам, на погибель. Да народ, ежели разбирается, осиновых кольев настрогать успел, тут она, осина-то, почитай на каждом шагу растет.
И ко всему, на солнце превратиться в летучую мышь он не мог. Днем его способности падали основательно. В другое время, да после пары-тройки глотков горячей человеческой крови, даже полдень не помешал бы ему сменить обличье, но сейчас из этого вряд ли получится что-нибудь путное. Значит, придется пробиваться с боем и уходить в лес. В лесу это отребье преследовать его не решится, там он сумеет уйти.
— Значит, так, — бросил он дрожавшему от страха Перу, — идем прямо сквозь толпу, пока нас здесь не зажарили. Камень у Белого ручья помнишь? Ну, тот, где ты чуть ногу не сломал.
— Ну…
— Встречаемся там. Ежели что, буду ждать тебя три дня, на закате, потом уйду. Понял?
— Ага…
— Ну, тогда давай!
…Удар ногой в дверь, сильный удар, дверь с треском слетает с петель, разваливаясь на несколько кусков.
…Прыжок прямо с порога, в глубь толпы, ощетинившейся факелами, ножами, вилами и топорами. Отчаянный прыжок, какого никогда не сможет сделать ни один человек — локтей на пятнадцать. За спиной развевается темный плащ, алым отсвечивает шелк подкладки. Да, ему нравится это сочетание цветов, цветов ночи и крови. Крови сегодня будет пролито немало.
…Стремительно отросшие когти бьют точно в горло. Фонтан крови окатывает всех, кто стоит рядом. Визжит женщина, красная жижа залила ей лицо. Еще один удар — визг переходит в бульканье, затем обрывается.
…Нож входит в бок, это ерунда. Тарсис одним резким, как взмах меча, ударом когтей напрочь отрывает руку неосторожному смерду, посмевшему поднять простое железо против высшего вампира. Нож остается торчать в боку — не мешает, и ладно.
…Кто-то посообразительнее уже поднимает к плечу арбалет. Тарсис падает на землю, попутно его клыки дробят бедро какой-то женщине, сжимающей в руках здоровенный мясницкий нож. Тяжелый болт, просвистевший там, где только что было его, Тарсиса, тело, впивается в промежность здоровенному бородатому мужику. Тот роняет топор, воет неожиданно тонким, пронзительным голосом, между пальцев сочится кровь.
…Удар в спину. Вампир успевает подняться — вокруг перекошенные от ненависти лица людей. В спине остро пульсирует боль — видимо, еще один нож. Ерунда. Его когти чиркают по лицу ближайшего человека, выдирая глаза и рассекая кожу.
…И вдруг Тарсис понимает, что между ним и лесом уже никого нет. Он бежит. Он не оглядывается.
…Он старается не слышать позади отчаянного крика Пера.
Он не пошел к Белому ручью — все было и так ясно. А на следующий день голод дал о себе знать. Тарсис поставил несколько силков, даже, поймал одного зайца, но это была не та кровь. Ему нужно было другое — и не было никакой возможности добыть хотя бы несколько капель живительной, горячей, сладковатой человеческой крови.
Город искал его. Всю ночь жгли факелы, люди с оружием и кольями ходили по улицам, чутко вслушиваясь, не раздастся ли откуда зов о помощи. Тарсис понимал, что второй раз уйти ему не дадут — на зов тут же сбежится полгорода, а не те жалкие три десятка смердов, что пытались его остановить.
День проходил за днем, а город все не успокаивался. Теперь вампир жалел, что сразу не подался куда подальше, а теперь он ослаб от голода и боялся, что просто не доберется до другого обжитого места. Как глупо — прожить полтысячелетия и умереть от голода, здесь, возле городка, прямо-таки наполненного свежей кровью. Он терпел, сколько мог, и наконец решился.
Хутор встретил его темными окнами — видимо, жители ушли отсюда. Волна разочарования обрушилась на Тарсиса, он так надеялся, так мечтал о том, чтобы здесь, на хуторе, была хоть одна живая душа. Тяжело опустившись прямо перед дверью, похоже, даже не запертой, и завершив процесс трансформации, вампир осторожно постучал. Может быть, хозяева все же дома, просто свет погасили?
— Эй, люди добрые, пустите путника переночевать!
В ответ — тишина. Тарсис тяжело вздохнул — что ж, неудача. Придется искать другой хутор, да только вот скорее всего все хуторяне сейчас в городе. Он их понимал и даже в чем-то им сочувствовал. Но одновременно его переполняла и злоба, смешанная с диким, сосущим голодом.
Внезапно в глубине дома раздались шаги. Тяжелые и в то же время неуверенные… Так может передвигаться грузный слепой человек, очень грузный и… полнокровный. Много, много свежей горячей крови.
И Тарсис не выдержал. Если бы голод не был таким острым, если бы у него осталось хотя бы немного сил, чтобы держать себя в руках… все могло повернуться по-другому. Но жажда оказалась сильнее разума. И он прыгнул.
Молочно-белый клык, который мог без труда пробить стальной ошейник рыцарских лат, с противным хрустом сломался, наткнувшись на нечто неизмеримо более прочное. Рот мгновенно наполнился кровью — но не той, желанной, горячей и сладкой, а своей, неприятной, отвратительно горькой. А в следующий миг рука, показавшаяся Тарсису стальной, сжала его горло…
Позади раздался легкий скрип отворяемой двери. Магистр оглянулся — в покои вошла Тея. Сегодня на ней было пурпурное платье, длинное, стелющееся за ней по роскошному мягкому ковру. Когда-то он мог бы заметить, что она невероятно хороша. И в самом деле, в свои годы она выглядела великолепно — пусть даже этому в немалой степени способствовали усилия ее служанок.