— Вы к Анатану?
Адэр смотрел в простоватое лицо, силясь вспомнить, от чьего имени приходили отчёты, а хозяйка, приподняв белёсые брови, добродушно улыбалась. Ну, если веер с узорами — конёк…
— К нему, — ответил Адэр и заглушил двигатель.
— Он на прииске.
— Папа на работе, — прозвучал детский голос.
Над изгородью показалась голова девчушки с тонкими, как карандаши, косичками.
— Аля! — окликнула её мать.
Девочка уселась на крыльцо, подпёрла кулаком щёку.
— Заходите в гости, — пригласила хозяйка.
Девчушка взяла со ступени трещотку, крутанула.
— Аля! — Мать постучала пальцем по подоконнику. — Не видишь, мы разговариваем?
— Где контора вашего мужа? — поинтересовался Адэр.
— Где же ей быть? На прииске. А зачем вам?
— Хотим посмотреть.
— Анатан ждёт вас? — с тревогой в голосе спросила хозяйка. — Подождите, я сейчас. — И скрылась за занавеской.
Над изгородью вновь появилась голова девчушки с круглыми от притворного страха глазками.
— Там чудища! — Аля протянула поверх забора трещотку. — Возьми.
Адэр щёлкнул зубами, чем вызвал у девочки радостный визг, и завёл машину.
На крыльцо выскочила хозяйка:
— Постойте! — Припустила к калитке. — Подождите!
Адэр вдавил педаль газа в пол. Посмотрел в зеркало заднего вида. Жена начальника бежала за ними по улице, размахивая руками. История повторялась, разве что распорядитель прииска додумался не выставлять напоказ свои доходы, а значит, придётся потрудиться, чтобы уличить его в воровстве.
Всё вокруг казалось враждебным и лживым. Не желая разговаривать с криводушными селянами, Адэр разузнал у детворы, в какой стороне находится прииск. Из множества тропинок, уводящих от посёлка в нужном направлении, выбрал самую протоптанную. Вполне возможно, что именно по ней сотни рабочих добираются до месторождения рубинов — одних из наиболее дорогостоящих камней.
Адэр неторопливо объезжал валуны и ямы, кусты с колючками и засохшие деревья, стараясь не потерять из виду дорожку, бегущую через непривычно жёлтую, с бронзовым отливом пустошь. Вдали виднелись туманные очертания холмов.
В песке появились странные серые нити, точно седые волоски в золотистой шевелюре. С каждой минутой нити делались шире, длиннее. И вскоре по пустоши потянулись дымчатые полосы-пряди.
Адэр затормозил. Открыв дверцу, набрал пригоршню седой пыли. Пепел… Отряхнул руку. На коже осталась маслянистая плёнка.
— Как думаете, о каких чудищах говорила девочка? — прозвучал взволнованный голос.
Вытирая ладонь тряпкой, Адэр покосился на Малику. С недавних пор от её чёрного взгляда нет-нет да и пробежит мороз по коже. Или это он придумал? Истосковался по нежному взору Галисии, по гибким рукам, тонкой талии и горячему дыханию на своих губах? Возможно. В Тезаре редкая ночь проходила в холодной постели. И чаще всего в ней была его хрупкая и кроткая Галисия Каналь.
Меньше чем через час Адэр заглушил двигатель примерно в сорока шагах от сторожки — к ней вела слишком узкая для проезда тропа, по бокам которой темнели островки земли, покрытые пеплом. Дощатое строение с одним оконцем стояло на деревянных сваях. Высокие ступени взбегали к прочной двери. Ветерок перебирал на крыше тёмно-золотую солому. Чуть дальше, за домиком, возвышались горы песка и камня.
Из сторожки вышел старик и, поигрывая трещоткой, направился к автомобилю. Местный дурачок? Хорош же начальник, если доверил охранять государственное добро больному человеку.
Адэр достал из бардачка блокнот, открыл дверцу.
— Что это с ним? — обеспокоенно произнесла Малика.
Старик опрометью нёсся к машине, лихорадочно дёргая шнур с деревянными пластинками. Над пустошью летел сухой звонкий треск.
От вида сумасшедшего сторожа сердце ёкнуло и забилось где-то под коленками. Адэр захлопнул дверцу.
— Какого чёрта вам надо? — крикнул старик, прильнув к окну морщинистым лбом. Дурацкая детская игрушка в его руках не переставала трещать. — А ну, вон отсюда!
Адэр сжался как пружина. Стиснув зубы так, что сам увидел на скулах собственные желваки, припечатал к стеклу предписание о проверке прииска.
— А ты мне бумажку не тычь, — не унимался старик. — Проваливайте! Живо!
Пытаясь совладать с рвущейся наружу яростью, Адэр толкнул дверцу, но сторож подпёр её коленом.
— Проваливай и баста! Не то собак спущу.
— Он не шутит, — прошептала Малика. — Давайте уедем.
Пружина внутри Адэра резко распрямилась, даже показалось, что в ушах взвизгнула сталь витков. Он опустил стекло, схватил сторожа за ворот рубахи. Сделав молниеносный оборот кистью, намотал ткань на кулак и по плечи втянул горлодёра в салон. Обветренное, с дряблой кожей лицо покраснело как переспелый арбуз, рот искривился ржавым гвоздём, глаза вылезли из орбит и стали похожи на глаза бульдога. Странное дело, но трещотка продолжала звонко трещать. И совсем уже странно: Адэр явственно ощущал, как ему в спину бьётся волной страх Малики.
Он ослабил захват и процедил сквозь зубы:
— Мне нужен начальник.
— Так бы сразу сказал, — прохрипел сторож. — Я провожу вас.
Адэр оттолкнул старика от машины:
— И выбрось эту идиотскую игрушку.
— Нельзя. Ады проснутся.
— Это кто?
— Собаки.
Пока старик, хлопая ладонью себя по груди, прокашливался, Адэр смотрел по сторонам, стараясь не встречаться с Маликой взглядом. Неожиданно для себя вымолвил:
— Я не горжусь собой, но иного способа взять себя в руки я не нашёл. Можешь остаться. — И открыл дверцу.
Он брёл, глядя Малике в спину, и усмехался. Как, должно быть, нелепо смотрится их маленькая компания, шагающая по извилистой дорожке между пятнами пепла, расплескавшимися точно грязные лужи. Впереди полоумный дед раскручивает трещотку, за ним идёт Малика. Вертит головой туда-сюда, высматривая обещанных собак. И он — в рубашке, пожелтевшей от стирки дешёвым мылом, в сморщенных, не первой свежести штанах и в припылённых сапогах, по которым стоит пройтись щёткой, и в носках отразятся плывущие по небу облака.
Поднявшись по ступеням, старик толкнул плечом дверь сторожки, пропустил Адэра и Малику, сам вошёл следом. Дом изнутри походил на палату в лечебнице для умалишённых: пол и стены были обиты толстым войлоком.
— Так вы, значит, ничего не знаете, — сказал сторож и бросил трещотку на укрытый дерюжкой топчан. Смахнул рукавом паутину с оконной рамы. — Смотрите.
И когда незваные гости уставились в окно, легонько хлопнул дверью.
Пятна пепла перед домом взбугрились, встрепенулись и подняли в воздух серые хлопья. Миг, и хлопья вновь укрыли землю дымчатым слоем, открыв взору тонкокостные, обтянутые свинцовой кожей скелеты собак, замерших в стойке для нападения.
Адэр и Малика отпрянули от окна.
— А! Красавцы! Прям из ада встали, — с искренним восхищением произнёс старик и постучал в стекло.
Собаки повернули морды к дому: литые, без отверстий носы, плотно прижатые к черепу уши-монетки, затянутые беловатой мутной плёнкой глаза.
Адэр вновь прильнул к окну:
— Слепые.
— И глухие, и запахов не слышат. Зато чуют содрогание воздуха и земли. — Старик немного помолчал и тихо добавил: — Я так думаю.