Асон свёл брови:
— Чего высматриваешь?
— Понять не могу, как их сюда занесло. Ну да ладно… — Анатан протянул руку. — Бывай, дружище. Даст бог, ещё свидимся.
Крепко сжимая его ладонь, Асон прошептал в ухо:
— Не приходи сюда больше.
Кивнув, Анатан побежал по межгорному провалу. Чем ближе становилось солнце, трущееся о край обрыва, тем тяжелее поднимались ноги. Анатан перешёл на шаг, оглянулся. Костра не видно. В солнечных лучах блестят валуны. Вокруг тихо и спокойно, а на душе кошки скребут, и сердце слёзы льёт. Разбередила встреча с другом? Конечно, встреча. А что же ещё?
Анатан побрёл между камней. Неожиданно что-то ударило в спину. Он обернулся. На земле лежал женский башмак.
Озираясь, Анатан попятился. Сбоку прозвучал тихий стук. Ещё один башмак… Анатан поднял. Обычный женский башмак, серый, стоптанный, в тёмных точечках и пятнах. Плюнул на носок, потёр рукой, посмотрел на пальцы — кровь.
Избегая смотреть на приятелей, Хлыст подсел к костру.
— Ну, что там? — проскрипел Оса, прячась в крайней лачуге.
— Подожди. Пусть отойдёт подальше, — ответил Хлыст.
— Зря ты его отпустил, — прозвучал из-за камня голос Жердяя.
Хлыст опёрся локтями о колени, уставился на огонь. С вершины вихрастого утёса долетел тоненький свист.
— Кого ещё нечистая несёт? — пробурчал Пижон и поворошил хворостиной угли в костре.
Через пару минут донеслось:
— Асон!
Увидев у подножия скалы Анатана, Хлыст поднялся:
— Чего тебе?
— Иди сюда.
— Уходи, Анатан!
— Мы с тобой больше не увидимся, Асон. Хочу обнять тебя напоследок.
Хлыст посмотрел по сторонам, подтянул штаны, поправил кнут за поясом:
— Тронете его — убью. — И пошёл к Анатану.
От крепких объятий запершило в горле. Хлыст не помнил, чтобы его кто-то так обнимал — искренне, горячо. И это сипение в ухо было таким трогательным и в то же время по-мужски скупым.
Хлыст довольно хохотнул:
— Да ладно тебе, Анатан. Жмёшься как баба.
— Они у вас. Я знаю, — прошептал друг детства, щекотнув губами щёку. — Ты обманул меня, Асон. Ты никогда меня не обманывал.
Хлыст опустил ладонь на рукоятку кнута.
Анатан ещё крепче прижал его к себе:
— В миле отсюда Крикс с ребятами. Помнишь Крикса?
Хлыст заскрипел зубами. Ещё бы он не помнил Крикса, этого треклятого ублюдка, засадившего его за решётку на долгие двадцать лет. И только чудом попав в каменный котёл, Хлысту удалось прервать свой срок. Спасибо брату, земля ему пухом.
— Он знает, куда я пошёл. Если через час не вернусь, он заявится сюда. И не один.
— Я ничего не боюсь, Анатан. Мне уже нечего терять.
— Тебе — нечего. А твоей семье? Твоим детишкам?
— Почему-то пять лет назад об этом никто не подумал.
— Давай подумаем сейчас. Асон! Давай подумаем!
— Пустой разговор.
— Я заплачу за них.
— Я сказал…
Анатан стиснул Хлыста так крепко, что слова застряли в глотке.
— Я дам тебе двадцать сапфиров. Двадцать изумительных сапфиров. По сапфиру за каждый год, что ты получил. Целое состояние, которое ты не заработаешь за тысячу тюремных жизней.
— Зачем мне камни? — выдавил Хлыст.
— Продашь в Партикураме. Купишь дом. Заберёшь семью. Выучишь сыновей. Дочку выдашь замуж. И пролежишь остаток жизни писькой кверху в обнимку с Ташей. — Анатан отпустил Хлыста. Широко улыбаясь, похлопал его по плечу. — Думай, Асон. Думай быстрей. Ещё немного, и твои братки заподозрят неладное.
Хлыст расхохотался. А в голове запрыгали мысли: как обвести братву вокруг пальца? Делиться с ними желания не было. Надо провернуть дельце так, чтобы комар носа не подточил.
Анатан протянул руку:
— Ну как знаешь…
Хлыст торопливо сжал его ладонь:
— На рассвете возле Великкамня. И никаких Криксов с ребятами. Ты один.
— Договорились.
— Если кинешь меня… Я выживу, я живучий. Я убью твою жену.
Анатан высвободил руку. Вытер ладонь о рубаху и быстро пошёл в сторону обрыва.
Жизнь лагеря, забившая ключом после ухода Малики, не могла выдернуть Адэра из мрачных дум. Он размышлял над словами воина, которые не задели — изувечили самолюбие так, что вряд ли удастся его воскресить. Адэр прокручивал в уме фразы, вызывал из памяти образ ракшада. А может, воин прав? Но если согласиться с главарём ничтожной шайки, потеряется смысл пережитого, выстраданного.
Вдруг перед внутренним взором встал собственный образ — с опущенной головой, с поникшими плечами и подавленным взглядом, беспомощный, сломленный. В серёдке всё взбунтовалось: мысли, чувства.
Нет… Нет! Он ещё увидится с ракшадом. Обязательно увидится! Не сегодня, не завтра, чуть позже, когда будет смотреть на мир сквозь лучи своей славы. Обессмертить имя поможет ему не Тезар, разбуженный и возвышенный не им. И не тезарский народ, слагающий о Могане песни. Он должен собственноручно выточить своё величие из ущербного камня под названием Порубежье. Он должен не поднять страну с колен, а заставить её взлететь.
Сколько потребовалось отцу, чтобы стать Великим? Четырнадцать лет. Он должен сократить этот срок как минимум вдвое.
Должен… Не используемое в свою сторону слово вырисовывало цели, ставило задачи. Оно обратилось стимулом и возбудителем стремлений, удививших новизной и высотой.
Приход Жердяя вернул на землю. Долговязый выродок пристегнул Адэра к цепи и затолкал ему в рот окровавленную майку. Извиваясь, Адэр давился желчью и желудочным соком. Жердяй натянул цепь. Адэр вжался грудью в колени и уткнулся лбом в пол. Вязкая жидкая масса забила нос.
Адэр задыхался; перед глазами вращались спирали. Гаснущим рассудком понимал, что в лагере нежданный гость, но никак не мог совладать с телом. Когда изо рта вытащили кляп и окатили водой, долго кашлял и отплёвывался. Ещё какое-то время пытался вспомнить, что произошло. А потом о нём снова забыли.
До рези в глазах всматриваясь в темноту, Адэр висел на цепи и слушал песню сверчка, засевшего между досками крыши. В другом месте — на балконе замка Грёз или даже на крыльце Анатана — под монотонный мотивчик он предавался бы мечтам, но здесь, в ненавистной лачуге, молил Всевышнего заткнуть эту тварь. Сверчок способен стрекотать без перерыва в течение ста минут. Сейчас каждая невыносимо долгая минута прожигала душу как капля расплавленного железа. Адэр торопил время. Желание вернуться в замок и наконец-то приступить к работе достигло высшего предела.
Пришёл Хлыст. Мгла скрывала его лицо, но Адэр узнал бандита по запаху. У каждого подонка настолько специфично воняли волосы, одежда и тело, что уже на третий день неволи Адэр безошибочно угадывал, кто войдет в лачугу, намного раньше, чем открывалась дверь.
На фоне сумрачного проёма замерло нечто в длинном плаще и накинутом на голову капюшоне. Адэр невольно усмехнулся: а вот и смерть, только косы не хватает.
Хлыст с непонятной медлительностью повозился с цепью, но руки развязывать не стал. Вяло, будто нехотя, подтолкнул Адэра к двери. Таинственная фигура в плаще посторонилась.
В небе, подёрнутом туманной дымкой, завис рогатый месяц. Свет вокруг звёзд был размытым и походил на мутную кайму. Со стороны моря не доносилось ни звука, и тишину над лагерем нарушали ленивый треск костра и настойчивый стрекот сверчка.