Хлыст ютился на остром камне, от которого уже ныла филейная часть. Он мог бы подсесть к огню. Ему было чем поделиться. Над его историями смеялись бы громче, обсуждали бы дольше и просили бы вспомнить что-нибудь ещё. Но Хлыст молчал, ибо знал, кто прислал ориента, и не понимал, почему именно его. Старик походил на дурачка из бродячего театра, который не отличал правду-матку от развесистой клюквы. И был настолько увлечён чужим трёпом, что даже не оглянулся, когда за его спиной надзиратели прогнали каторжников в хибару. Хлыст смотрел на узел белого платка, затянутый на затылке, на седые пряди, прилипшие к шее, и с ужасом ждал, когда дед неосторожным словом выдаст его и себя.
Над провалом сгустились сумерки, веселье пошло на спад, казан убрали с огня, из лачуги принесли плошки. И тут кто-то, шумно прихлебнув баланду, предложил старику рассказать историю и будто подбросил полено в угасающий костёр: братва зашевелилась в ожидании нового повода поржать.
Дед покряхтел, поёрзал и вдруг запел. Никто не понимал ни слова, но все, как один, оторвались от еды и повернули головы в сторону обрыва. Протяжная песня захлестнула нестерпимой тоской по воле, той воле, что находилась там, где море сливается с небом, где рогатый месяц покачивается на волнах, где вскинувшаяся рыба достаёт до звёзд, где воет ветер необузданной свободы, такой близкой и безнадёжно далёкой. Там раскинулась другая, раздольная жизнь, которую им никогда не прожить.
Старик умолк, а братки так и продолжали смотреть на размытую в полумраке границу между сейчас и никогда.
— Всё, старик! Тебе пора, — еле слышно проскрипел Оса. — Жердяй, проводи.
Хлыст окинул затуманенным взглядом приунывших приятелей. Похоже, никто не догадался, почему Оса приказал убить чудаковатого лекаря. Ориент вызвал не те чувства, не те эмоции, которыми должен питаться бандитский лагерь.
— Я заплачу за жизнь, — проговорил дед без акцента.
Хлыст вцепился в колени. Из памяти всплыли слова, оброненные в «искупилке» кем-то из заключённых: «Надо бояться того, кто прикидывается дураком».
Оса почесал на груди крест:
— Нам больше не нужен лекарь.
— Я сказал: «заплачу», а не «буду лечить».
— У тебя есть деньги?
— Денег нет. Есть это. — Дед порылся в нагрудном кармане, дал Осе чёрный круглый камешек.
— Что это?
— Ориенталь.
— Что?
— Морской жемчуг.
Оса скривил губы:
— Шутник…
— Старик — ориент, а не шут.
— Кто вживую видел жемчуг? — поинтересовался Оса.
— Я видел, — откликнулся Пижон. Он лежал на боку возле нагретого солнцем и ещё не успевшего остыть валуна, прижимаясь к нему голым задом. — У моего хозяина была булавка с жемчужиной.
— Иди, глянь.
Пижон натянул штаны. Работая локтями, заскользил брюхом по земле. Потеснившись, братки пропустили его к огню.
Сдвинув пожёванную кепку на затылок, Пижон долго рассматривал в свете костра перламутровый камешек с золотистым отблеском. Наконец вернул Осе:
— У хозяина была белая жемчужина. А такую я не видел.
— Тогда какого хрена пялился?
— Красивая.
— Жемчуг бывает чёрным? — спросил Жердяй.
— Слушайте сюда, — с важным видом произнёс Слива, кашевар с мясистым носом. — Перед тем, как взять ювелирку, мы с друганом много чего начитались. Так вот. Жемчуг бывает разного цвета. Только его сто лет как не ловят. Жемчужницы исчезли. Поэтому настоящего жемчуга нет.
— А тот, что был сто лет назад, куда делся? — спросил Оса.
— Хранится в музеях.
— Не бреши! — бросил Пижон. — У моего хозяина…
— Подделка, — перебил его Слива.
— Ни хрена не подделка. Он заматывал булавку в особую тряпочку, рядом ставил стакан с водой. Стал бы он так беречь подделку?
— Может, несколько жемчужин у кого-то и есть, не знаю…
— А если не знаешь, заткнись.
— Сам хлебало закрой! — огрызнулся Слива. — Ты читал? Нет. А я читал. И знаю, как проверить, жемчуг это или нет.
— И как? — поинтересовался Оса.
— Надо положить в уксус. Если растворится, значит, жемчуг.
— Ну ты, Слива, даёшь, — хохотнул Жердяй. — Где ж мы уксус возьмём?
— Придурки… — буркнул Пижон. — Жемчуг дороже алмазов, а вы его в уксус…
— Можно бросить с высоты сорок метров, — продолжил Слива. — Жемчужина должна прыгать как мячик.
— Сейчас на скалу полезешь или утра дождёшься? — съязвил Жердяй.
— Можно просверлить дырку, — не унимался Слива. — Если по краям не будет сколов, значит жемчуг настоящий.
— Идиот придумал, тупица повторил, — вставил Пижон.
— Сам тупица. Так в книжке написано.
— Засунь свою книжку знаешь куда?
— Баста! — прикрикнул Оса, покатал камешек между пальцами. Сжав в кулаке, направил взгляд на деда. — Где взял?
— Старик обиделся на морской народ, забрал свою долю и ушёл.
— А морской народ где взял?
— В море.
— Ориенты ловят жемчуг?
— Испокон веков.
Над костром повисло долгое молчание.
— Выходит, брешут твои книги? — обратился Оса к Сливе.
Тот протянул руку:
— Дай-ка сюда.
Затаив дыхание, братва наблюдала, как кашевар осторожно взял камешек грязными пальцами с обгрызенными ногтями, потёр им о передний зуб, облизнул губы, вновь провёл жемчужиной по поверхности надломленного зуба. Аккуратно положил камешек Осе на ладонь:
— Выходит, брешут. Это жемчуг.
Оса поднялся:
— Чего расселись? Живо за работу! — И жестом позвал ориента.
Братки засуетились. Принялись разливать баланду по плошкам, отправились кормить каторжников, кто-то загремел ковшом по стенкам деревянной бочки, пытаясь зачерпнуть со дна воду. Хлыст и Жердяй, подкидывая в костёр хворост, неотрывно смотрели в спины Осы и старика, бредущих в полумраке вдоль подножия скалы.
— Это что же получается? — шепнул Жердяй. — У морского народа куча жемчуга? Слыхал? У каждого доля. А знаешь, сколько ориентов?
Хлыст пожал плечами. Ему было не до разговоров. Он еле удерживал себя на месте, а хотелось бежать — куда угодно: к Криксу в лапы, в кишащую шакалами пустошь, да хоть с обрыва вниз головой, лишь бы не думать, как будет измываться над ним Оса, если старик сболтнёт лишнее. А если не сболтнёт… как отмазаться от похода к озёрам? Крикс не выпустит его из провала — это во-первых. А во-вторых, он должен быть здесь!
— Это ж получается, что мы богаты? — шептал Жердяй.
— Кто это — мы? — прозвучал сбоку сдавленный голос Пижона.
— Ну… мы… все. Эй, Слива, — окликнул Жердяй кашевара. — Сколько стоит жемчуг?
— Пижон же сказал: дороже алмазов. А всё потому, что настоящий жемчуг — редкость, — отозвался тот, облизнув половник. — А чёрный жемчуг самый дорогой. Но кто его купит?
— Кто-кто? Лось в манто. Завтра Хвостатый придёт. Он и купит.
Слива бросил поварёшку в казан. Остатки баланды неприятно чавкнули.
— Конечно, купит. И прикажет грохнуть морской народ.
— Надо будет — грохнем, — сказал Жердяй.
— Идиота кусок, — вновь раздался приглушённый голос. — А если народ нас грохнет?
— Доболтаешься, Пижон, что я вспорю твой изрезанный зад, — пригрозил Жердяй.
Слива принялся собирать разбросанные вокруг костра грязные плошки: