Йола выставил два пальца и, по очереди загибая их, произнес:
– Раз: машина трясет. Два: закон Великого.
– Я уже говорил: Великий не узнает.
– Наместник в замке.
– Да нет никакого наместника, – в сердцах воскликнул Вилар. – Теперь есть правитель Порубежья.
– Правитель? Так значит? – Старик прищурился. – Правитель новый, закон старый.
Болезненная усталость туманила голову. Не было сил ни молить, ни убеждать.
– Сколько тебе лет? – пробормотал Вилар, еле ворочая языком.
– Много.
– И моему отцу… Ему скажут… Страшно подумать…
Мысли стремительно закружились. Вилар пытался выхватить из хоровода хоть одну и вспомнить, о чем говорил секунду назад.
На лицо легла ладонь, издали прозвучал голос:
– Спи.
Проваливаясь в черную бездну, пропахшую рыбой, Вилар прошептал:
– Малика…
Он лежал все под той же каменой плитой. Со стороны моря ориенты вбили невысокие колья и закрепили на них парусину, дабы крепчающий ветер не доносил морскую прохладу. С наступлением сумерек в лагере стало непривычно тихо. Вилар дотянулся до жесткой ткани и приподнял полог.
Мужчины сидели вокруг огромного костра. К небу тянулись оранжевые языки пламени. От порыва ветра взлетали снопы искр и, сверкнув умирающими звездами, исчезали во мгле.
Ориенты – все как на подбор: невысокие, коренастые, загорелые – походили на акробатов из цирка, восхищавших публику шириной плеч и бугристостью тел. Их движения напоминали взмахи крыльев чаек, речь звучала подобно шуму волн – слова накатывали, взгромождались друг на друга, и достигнув апогея, протяжно шуршали, как галька под отступающим морем.
Старшим на Совете, видимо, был Йола. Когда старик вскидывал руку, все умолкали. Он говорил, затем жестом разрешал продолжать обсуждение.
Женщины бесшумно передвигались по лагерю, склонялись над костерками, помешивали варево, снимали с веревок белье. Детей еще задолго до начала Совета загнали в низенькие самодельные шатры. И за все это время не прозвучало ни единого детского слова, смеха или плача младенца.
Вилар наблюдал за ориентами, до боли в пальцах сжимая жесткую ткань. Не зная их языка, прекрасно понимал, о чем они спорят.
Наконец все высказались. Затянувшееся молчание превратилось в изощренную пытку. Вилар опустил полог. Откинувшись на подушку, считал удары охваченного паникой сердца.
Послышался говор, заглушенный шумом волн и треском костра.
Из-за парусины появился Йола. Присев на корточки, тихо спросил:
– Вилар скажет Йола, кто такая Малика?
– Откуда ты о ней знаешь?
– Вилар звал.
– Это девушка… она ушла из замка. Я поехал за ней, а попал сюда.
– У Малики чёрные глаза?
Вилар приподнялся на локтях:
– Да… Ты с ней знаком?
– А мама… или папа у Малики есть?
– Нет. Только дедушка. Его зовут… – Вилар сморщился, пытаясь вспомнить имя. – Кажется, Мун.
– Мун?
– Да, точно, Мун.
– В замок пойдем утром. Сейчас спи.
Вилар откинулся на подушку и не сдержал рыдания.
– Не надо, – сказал старик и погладил его по голове.
***
Прикованный к ненавистному соломенному матрасу, Вилар изводил себя переживаниями и еле сдерживал нетерпение. Тихо переговариваясь, женщины складывали в котомки провизию. Мужчины мастерили носилки из двух деревянных перекладин и рыбацкой сети. Вскоре Вилар, замотанный в одеяла, уже трепетал в предвкушении скорой дороги. Ориенты опутывали его веревками. Йола давал указания и проверял прочность узлов.
Процессия из восьми мужчин, двух женщин и старика двинулась в путь. Вилар плавно покачивался на носилках. Бросая взгляд на одеяло, поверх которого бежали толстые шнуры, задавался вопросом – зачем они? Ни подняться, ни тем более убежать он не мог. Каждое движение отдавалось в теле звонким эхом боли.
Чтобы как-то отвлечься от волнений, Вилар посмотрел на бирюзовое море. Ленивые волны отражали солнечные лучи и, перекатываясь, искрились россыпью драгоценных камней. От их блеска заслезились глаза, и Вилар перевел взор на небо, но, ослепленный ярким солнцем, повернул голову на другой бок и заскользил взглядом по идеально ровной каменной стене. Иногда виднелись небольшие уступы и выбоины с неровными острыми краями. Порой скала плавно перетекала в крутой склон, затем в более пологий спуск, но вскоре неизменно принимала гордое вертикальное положение.
Каждый раз, когда носилки проплывали мимо косогора, Вилар задерживал дыхание. Однако ориенты равнодушно шагали, поднимая ногами облако белого песка.