— Вы хотите разогнать ветонский Совет? — спросил кто-то.
— Кто вбил вам в головы, что я пришёл сюда, чтобы с высоты своего положения насмехаться над вашими, а теперь и над своими бедами?
— О каких бедах вы говорите?
Адэр подошёл к стулу, на котором сидела Малика. Испытывая необходимость в опоре, опустил руку на деревянную спинку:
— Гранитные и мраморные карьеры заброшены. Заводы стоят. Пристань разрушена. Добыча соли в шахтах сокращена до минимума. Железной дороги нет. Телефонной связи нет. Вокруг столько рек, а вы освещаете дома генераторами.
— Вас послушать, так у нас сущий ад, — произнёс Урбис.
— А недавно вы говорили, что вам здесь нравится, — подключился к разговору Кангушар.
— Нравится, — кивнул Адэр. — У вас есть всё, кроме былого величия. А величия не будет, пока простаивают предприятия. Если возобновить работу на карьерах и заводах, если начать строительство электростанции и причала, скажется нехватка рабочих рук. Большинство рабочих теперь защитники.
— Да-а-а, — протянул заседатель с острой как у козла бородкой. — Если так рассуждать, у нас действительно некому работать. Точнее, мы все работаем. И грядки окучиваем, и ткани производим, и костюмы шьём. Солью торгуем, лесом. В разумных пределах. Камни обрабатываем. Мы много чего делаем. Но так, чтобы на кого-то работать, — нет, работать некому.
Адэр принял величественную позу:
— Великий единолично, без одобрения своего Совета, издал Указ о резервациях. Я единолично его отменяю.
— Зачем? — прозвучал чей-то голос. — Мы не собираемся покидать свои земли.
— И на свои земли никого не пустим, — добавил кто-то.
Адэра словно ударили сверху. Он почувствовал себя беспомощным карликом. За двадцать лет ветонская резервация научилась обходиться собственными возможностями и превратилась в независимую провинцию. Сколько людей в ней проживает? Около пяти миллионов! Если сейчас встать в позу, разговор может пойти об отделении.
Заседатели шумели: «Мы исправно платим налоги… Что ещё вам надо?.. Чужие проблемы нам не нужны… У нас свои законы».
Адэр посмотрел в окно. На горизонте темнела гора Дара. Её расколотая надвое вершина издали походила на грудь женщины, лежащей на спине. В ложбинке прятался дворец Зервана. Не о том думаешь… Соберись!
— Довольно! — раздался голос Малики.
В комнате воцарилась тишина.
Малика поднялась. Держась за край стола, будто боясь потерять равновесие, обвела членов Совета взглядом:
— Когда вы пришли в Дэмор, мы приняли вас как родных, хотя у нас с вами разная кровь, разные языки и разная вера. Мы приняли ветонов, климов, ориентов, тезов, алянов, тикуров… Мы приняли, потому что вы обещали любить и оберегать друг друга. Вы любили жён и мужей, детей и родителей, друзей и соседей. Вы любили их за то, что они существуют, за то, что они живут. И вас любили безусловно и безгранично. Вот какой мир мы вам подарили. Ваша численность росла, а нас становилось меньше, потому что моруна рождается в семье однолюбов всего один раз. Теперь вы народы, вы нации, а нас кучка морун за долиной Печали. И посмотрите вокруг — во что вы превратили наш мир? Любовь для вас — это пшик, ничто, пустота. Ориент для вас враг, и клим тоже враг. Моруны ведьмы, а тезы захватчики. Я могу продолжать бесконечно. — Малика села. — Принесите «Откровения Странника»!
Ветоны переглянулись. Урбис дал знак секретарю. Тот выскочил из комнаты, через минуту вернулся с книгой в кожаном переплёте. Бережно положил перед Маликой.
— У меня вопросов к Страннику нет, — сказала она и передвинула фолиант к заседателю слева.
Ветоны передавали книгу дальше, пока Священное Писание не легло перед Урбисом. Он прижал ладонь к груди, опустил на обложку. Открыл книгу наугад. Пробежал глазами по тексту. Посмотрел на коллег… и промолчал.
Адэр обошёл стол, остановился возле старосты, развернул к себе книгу и прочёл вслух на языке ветонов:
— «Историю пишут те, кто выжил».
***
На небе зажглись первые звёзды. В окнах домов — высоких и низких, больших и маленьких — гасли лампы. Окна ратуши продолжали светиться. В стенах здания защиты, помощи и справедливости не затихали споры.
Фонари на кованых столбах пытались развеселить поздних прохожих мягким, сродни золотой осени, светом. Адэр шёл по улице, глядя на камни мостовой, но вряд ли мог сказать, что у него под ногами. Лишь раз поёжился от ночной прохлады и поднял воротник сюртука — это было его единственным восприятием окружающего мира.