Приоткрыв окно, Адэр с жадностью ловил обрывки фраз на родном языке. В душе появилась гордость за свою нацию. Даже в этом забытом Богом мире есть люди, которые смогли сохранить частичку далёкой родины — светлой, доброй, тёплой. И в то же время Адэр не хотел, чтобы его узнали. Боялся в фойе престижной гостиницы встретить соотечественника. Неподобающий для правителя костюм и внешний вид попутчиков заставляли Адэра кружить по городу в поисках неприметного постоялого двора.
Проплывающие за окном картины уныло сообщили, что центр Зурбуна и элитные кварталы остались позади — улочки сжались, дома сплющились, фонари горели через один, редкие прохожие шли семимильными шагами, словно их кто-то преследовал.
Автомобиль миновал тёмную площадь, проехал через перекрёсток и затормозил перед ветхим двухэтажным зданием с вывеской: «Приют желаний». Лайс скрылся за облезлой дверью. Прошла минута, две… Адэр уже хотел выйти из машины, как внимание привлекла парочка в длинных плащах. На головах капюшоны. Верхнюю часть лиц скрывали маски. Парочка торопливо перешла дорогу и юркнула в «Приют».
Адэр поймал на себе озадаченный взгляд Малики. Боковым зрением заметил ещё одного человека в плаще. Он вынырнул из тёмного переулка и вбежал в гостиницу.
К дому подошла шумная компания молодых людей — плащи перекинуты через плечи, маски сдвинуты на затылки. Юноши постояли на лестнице, посмеялись, надели плащи, закрыли масками лица и вошли внутрь.
— Я заночую в машине, — подал голос Эш.
— С чего вдруг? — спросил Адэр.
— Здесь ещё не знают, что вы отменили Указ Могана. Не хочу рисковать.
Адэр усмехнулся. Рисковать? Чем? Где? На этом островке доброжелательности и спокойствия?
Посмотрел на отражение отставного командира в зеркале заднего вида:
— Думаешь, в тебе признают ветона?
— Уверен. И буду честен: от отмены Указа нам ни холодно, ни жарко. Не знаю, что должно произойти, чтобы ветоны решились выйти из резервации.
— Людей много погибло?
— Достаточно. Особенно в первые годы. Мы ведь, дураки, не сразу сообразили, что значит «вне закона».
Наконец вернулся Лайс. Усевшись сзади, произнёс:
— Надо искать другую гостиницу. Там везде ваши портреты. И хозяин сказал, что сегодня у них будет шумно.
— Осенний бал-маскарад, — хмыкнул Адэр.
— Торги.
— Торги?
— А ещё хозяин сказал, что места в обеденном зале проданы, и вам придётся ужинать в своей комнате.
Адэр побарабанил пальцами по рулю. Горожане, все без исключения, знают его в лицо, если даже в обшмыганной забегаловке висят его портреты. От Зурбуна и до замка селений больше нет, и нет желания ехать по пустоши ночью.
— Узнай, где можно купить плащи и маски, — велел Адэр стражу.
— Этим добром весь диван завален. Хозяин продаёт или сдаёт их — не знаю.
Адэр протянул ему деньги:
— Эшу и мне.
Немного погодя автомобиль поехал в обратном направлении, вновь миновал перекрёсток и свернул на тёмную площадь. Свет фар упёрся в заброшенное строение. Дверь с медной ручкой-крендельком и окна заколочены досками. Гребень крыши исполнен в виде какой-то птицы. Адэр выключил фары, машину обступил полумрак.
Стоя возле открытого багажника, Эш сменил форму защитника на одежду рядового горожанина и спрятал кинжал в сапог. Застёгивая плащ, Адэр настороженно наблюдал за Маликой. Она стояла на коленях перед постройкой и шарила ладонями по брусчатке. Парень обнюхивал ручку-кренделёк.
— Что потеряла? — спросил Адэр и, не дожидаясь ответа, приказал: — Лайс! Помоги ей найти.
Страж направил луч фонаря на гранит. Малика не искала — она гладила камни.
Адэр накинул на голову капюшон и подошёл к ней:
— Что делаешь?
— Больно…
— Малика, посмотри на меня.
Она подняла влажные глаза.
— Что у тебя болит?
— Чья-то боль, как осколки в сердце.
— Ты устала. — Адэр протянул руку. — Вставай, Малика.
Она поползла на четвереньках вдоль стены, поглаживая камни:
— Много боли, много боли. — Поднялась и свернула за угол; Парень метнулся за ней.
Адэр забрал у Лайса фонарь:
— Стойте здесь.
Задний дворик был обнесён глухим забором. В дальнем углу темнел сарай: крыши нет, дверь висела на одной петле. Парень лежал сбоку от чёрного проёма. Адэр вошёл внутрь. Сердце зашлось от знакомого приторно-сладкого запаха — запаха смерти. Луч заелозил по земляному полу и дощатым стенам. Малика стояла посреди сарая, запрокинув голову. На пушистых ресницах блестели бисеринки слёз.