— Что с тобой происходит, Эйра?
— Жизнь — это двери.
Адэр убрал с её лба прядь волос:
— Знаю, Эйра. Знаю. Идём.
— Открытые, запертые, заколоченные… — Малика положила холодную как лёд ладонь поверх руки Адэра. Нажав на его палец, погасила фонарь. — Эта дверь всегда открыта.
Адэр поднял глаза. Низкое, затянутое тучами небо обрамлял пустой проём крыши — вытянутый в длину, как крышка гроба.
— Это не наша дверь, — сказал Адэр, взял Малику за руку и повёл за собой.
~ 53 ~
Пока Лайс улаживал все вопросы с хозяином постоялого двора, Адэр сквозь прорези маски рассматривал фойе. То, что он видел снаружи, не соответствовало тому, что находилось внутри. Казалось, что уборку после капитального ремонта закончили за пять минут до их прихода. В воздухе витал запах паркетной доски и лака. Стены обиты светлой тканью с вытканными пейзажами. Лестницу на второй этаж устилала новая тёмно-зелёная дорожка. Высокий ворс не сохранил ни единого следа, словно дорожку только что постелили. В углах фойе стояли кожаные диваны; на одном лежали чёрные плащи и одинаковые маски. На центральной стене висел портрет Адэра в полный рост.
Деньги воистину творили чудеса. Хозяин выделил единственную, по его словам, свободную комнату, дал ключ от душевой, велел половому установить в обеденном зале ещё один столик и накрыть на две персоны. Покосившись на красные глаза моранды, хозяин заартачился: больного пса привяжите к столбу на задворках. Но, спрятав очередную купюру в карман, попросил не выпускать собаку в коридор и напомнил, что торги начнутся в полночь.
Адэр поднялся на второй этаж и очутился в заурядном постоялом дворе: слабо освещённый коридор, множество захватанных дверей, грязно-серые половицы. Комната разочаровала убогой обстановкой: две узкие кровати, под потолком лампочка на проводе, на столе замызганная скатёрка. Надо было оставить Эша в машине…
Отказавшись от ужина, Малика взяла сумку и ушла в душевую. Адэр принялся втолковывать Парню, что тот должен остаться в комнате. Моранда морщил нос, закатывал глаза, пару раз цапнул хозяина за руку и, в конце концов, сдался — залез на кровать. Адэр спрятал кинжал в сапог, дал указания Лайсу и вместе с Эшем спустился на первый этаж.
Обеденный зал был набит до отказа. Посетители скрывались под одинаковыми плащами и масками, но были и такие, кто не боялся разоблачения, как, например, сидящая в окружении детей дородная дама с густой копной рыжих волос. В центре зала возвышалась круглая сцена. Пианист виртуозно извлекал из старинного рояля звуки, от которых сворачивалась и разворачивалась душа. А скрипач так наяривал смычком, что был весь в поту.
Адэр упивался каждой нотой, каждым ломаным аккордом, каждым пиццикато. Поглядывал на сидящих за соседним столиком детишек и одаривал улыбками их рыжеволосую мамашу. Пусть вовсе не детское время, пусть вокруг сомнительные личности, но если только здесь и только сейчас дети могут услышать настоящую музыку, то можно пожертвовать режимом.
Откуда-то появились девушки в прозрачных платьях, а под платьями — ничего. Адэр потёр подбородок. Покосился на детей, а те как ни в чём не бывало уплетали лакомства. Их мамаша указывала девицам на тот или иной столик. Она явно была здесь хозяйкой… хозяйкой «Приюта желаний».
К Адэру подошла девушка в белом газовом платье. Провела наманикюренным пальчиком по его руке. Нагло уселась к нему на колени и дыхнула в ухо:
— Я могу всё.
Заметив краем глаза ухмылку на губах Эша, Адэр прошептал:
— Пошла вон.
Девица встала:
— Фи, какой грубый!
Мамаша хлопнула в ладони, и девица, виляя бёдрами, поплыла дальше.
Адэр смотрел на свои портреты на стенах, на шлюх, уводящих клиентов за шёлковую занавеску на дверном проёме, на детей, жующих конфеты. К голове приливала кровь. Захлопнуть крышку рояля, разбить скрипку, сорвать со стен холсты, вытащить из штанов ремень и отхлестать мамашу!
Эш словно догадался, какие страсти клокочут в груди Адэра. Бросил салфетку на стол:
— В таком тухлом заведении правителю не место. Нам лучше уйти.
Адэр бы так и поступил, если бы не раздался бой часов. Полночь. Музыканты покинули сцену. Шлюхи исчезли. Из-за шёлковой занавески один за другим выныривали клиенты: некоторые в масках, некоторые с довольными лоснящимися лицами.
Когда мужчины расселись, поднялась мамаша. Чмокнув детей в макушки, с достоинством пронесла свои телеса через зал и водрузила их на сцену. Публика встретила её бурными рукоплесканиями.