— Да плевать на всех.
— Вас в Порубежье и так не сильно жалуют, а когда люди узнают, что я ваша любовница, вас возненавидят. Правитель не имеет права приближать к себе моруну-грешницу.
Не сводя глаз с ложбинки, Адэр сцепил за спиной пальцы:
— Девочка моя, игра затянулась.
— Моруны отрекутся от вас, как от потворщика греха. Вам придётся забыть об их землях.
— Я уже забыл.
— Перед вами встанет выбор: изгнать меня или стать самым презренным правителем за всю историю Грасс-Дэмора. Но вы уже не сможете без Эйры.
Адэр до боли в пальцах сжал за спиной кулаки. Сил сдерживать себя почти не осталось, и он мысленно умолял её расстегнуть последнюю пуговицу и скинуть платье.
Малика заговорила с надрывом, будто каждое слово обжигало её изнутри:
— После Эйры любая женщина станет для вас как полóва — без запаха и вкуса. Ваши дни превратятся в бесконечные промозглые сумерки. Кого бы вы ни затащили в постель, будете искать в ней Эйру. Неудовлетворённая плоть измучает вас, и вы сбежите в Тезар. Каждую ночь вы будете зарываться лицом в подушку, чтобы не видеть ту, кто лежит под вами. Вы будете выть, а не стонать. Вы поймёте, что значит разрываться на части. Ваши силы бороться с собой иссякнут. Вы оставите трон, смените величественный наряд на рубище, бросите Тезар и поползёте к Эйре. Но никогда её не найдёте. Теперь вы знаете, что произойдёт, когда я исчезну.
Адэр свёл брови:
— Куда ты исчезнешь?
— После этой ночи мир Эйры станет серым. В сером мире моруны долго не живут.
— Ты меня разыгрываешь?
— Моя жизнь в ваших руках. В чём розыгрыш?
— Ты решила меня запугать, но я-то знаю, что никогда не стану ручным зверьком. Я не верю ни одному твоему слову. Если то, что ты рассказала о морунах, — правда, ты бы не пришла.
— Я пообещала. Поэтому я здесь.
— Ты приносишь себя в жертву? Ради чего, Эйра? Ради кого? Ради чужих детей, которых ты не знаешь и никогда не увидишь? Никто из них не скажет тебе спасибо, потому что детский мозг не способен оценить твой поступок. А если кто-то и оценит, то вряд ли назовёт тебя святой. Так скажи, ради чего ты решила собой пожертвовать?
— Не ради, а во имя. В мире всё должно свершаться во имя любви, а не ради низменных желаний. В этом смысл моей веры и смысл моей жизни.
— Во имя любви ты воткнула в человека нож.
— Да! Мной двигала любовь! — Эйра расстегнула последнюю пуговицу и скинула платье. Бронзовое тело замерцало в свете ночника. — Говорите, что мне делать.
Под её пристальным взглядом Адэр взял со стола папку с документами и сел в глубокое кожаное кресло.
— Вы от меня отказываетесь?
Адэр открыл папку:
— Да, Эйра, отказываюсь.
— Почему?
— Мне нужна женщина, после которой все остальные превратятся в полóву. Мне нужна женщина, после которой не будет других. Жертва мне не нужна.
Адэр перелистывал документы, а глаза тайком ловили каждое её движение: как она берёт с пола платье, как поднимает руки, и ткань скользит по телу, будто шёлк по шёлку, как застёгивает пуговицы, и платье стягивает её грудь, как поправляет воротник и рукава. И то, как она одевалась, возбуждало Адэра сильнее, чем ожидание бурной ночи.
Неторопливо, словно в чём-то сомневаясь, Эйра пошла к двери. На пороге обернулась:
— Как я могу отблагодарить вас?
Адэр протянул руку:
— Поцелуя будет достаточно.
Она потёрла напряжёнными ладонями бёдра. От этого движения у Адэра заныло в паху.
— Я не настаиваю, — сказал он и уставился в бумаги.
Эйра вернулась, взяла его руку и поцеловала в центр ладони.
~ 55 ~
Весь вечер и всю ночь замок шумел, словно сад на ветру. Слуги впопыхах готовили гостевые комнаты, сносили в обеденный зал столы и посуду. Кухарки, будто заведённые, взмахивали топориками для разделки мяса. Подсобные работники натирали до блеска полы и лестницы.
Утром в замок съехались титулованные дворяне, и зал Совета оглох от многообразия голосов, тембров и интонаций.
Советники заняли места вокруг стола, посмотрели на гостей, рассевшихся вдоль стен, и обменялись недоумёнными взглядами: им никто не потрудился объяснить, зачем правитель собрал этих людей. Не обращая внимания на государственных мужей, разодетая в пух и прах публика обсуждала погоду, дороги, званые ужины и чьи-то бракоразводные процессы.
Отдельно от щегольского общества сидели ветоны: красивые, статные, словно сошедшие с полотен непревзойдённого портретиста. Они отличались от расфуфыренной знати не только чёрными волосами и точёными лицами. Их строгие костюмы, сшитые из дорогой ткани, были всего лишь костюмами для важной встречи. В их позах не чувствовалось ни капли бахвальства своими титулами. Ими ветоны пренебрегли, когда двадцать лет назад оказались перед выбором: сбежать из Порубежья и жить сообразно своему положению или остаться в резервации и наряду с плебеями превратиться в изгоев.