Кипя от злости, выбрался из лабиринта стеллажей, но не успел открыть рот.
— Не нашли? — спросил Кебади. — Вот и я не нашёл, когда уехали люди вашего отца. Я отлучился из замка на пару дней. Пришёл, а тут пусто.
— Довольно! — Адэр грохнул фонарём о стол. — Вы словно сговорились! Куда ни ткнись, везде Тезар, Тезар, Тезар! Хватит винить его во всех бедах! Где было бы ваше Порубежье, если бы не мой отец? Забыли, как ели лепёшки из крапивы и пили воду из луж?
Кебади открыл книгу на чистой странице, взял перо. Восковые пальцы мелко дрожали.
— После пожара в библиотеке мой дед стал плохо видеть — дым выел ему глаза. А потом и вовсе ослеп. Но у него была удивительная память. Порой мне приходилось писать под его диктовку сутки напролёт. Он боялся забыть, а я боялся не успеть.
Адэр упёрся кулаками в стол:
— Мне плевать, что случилось с твоим дедом.
— А потом он сошёл с ума, — продолжил Кебади, глядя на подрагивающее в руке перо. — Назвал себя первым святым свидетелем и до самой смерти не проронил ни слова. Когда он умер, я нашёл под его периной дневник. Другой бы подумал: каракули ребёнка. А это написал слепой человек. Больной рассудок не давал ему покоя… Дневник лежал у меня в столе. Я не боялся, что его украдут. Кому нужны каракули? Я пытался разобрать почерк деда, но не сумел. Сейчас этот дневник, который забрал ваш Тезар, мне дороже итога всей моей жизни. — Летописец направил на Адэра тоскливый взгляд. — Если вы можете, если это в ваших силах, верните его.
Адэр запрокинул голову. Серый потолок в паутине мелких трещин, на лампах пыльные плафоны, воздух вокруг них подёрнут туманной дымкой. Как же хочется напиться!
— Сколько тебе лет, Кебади?
— Семьдесят шесть, мой правитель.
— Почему ты до сих пор здесь? Среди гор никому не нужных бумаг. Почему не обзавёлся семьёй и не живёшь как обычный человек?
— Мои жена и дети умерли во время мора. И я давно уже не верю в Бога. Я потерял всё, чем живёт обычный человек.
— Я верну тебе дневник твоего деда, если его не уничтожили.
Кебади скупо улыбнулся:
— Я вам верю.
Адэр опустился на стул, закинул ногу на ногу:
— Почему Великий создал резервации?
— Я помню нескончаемые вереницы климов и ветонов. Помню крики и плач людей. Помню разрушенные дома. Помню растерзанного озверевшей толпой ориента всего лишь за то, что он принёс на базар рыбу. Но я не помню объяснений Великого, почему он это сделал.
— Завтра я поеду к морскому народу. Расскажи мне о нём.
— Ориенты считают себя детьми Бога моря.
— Даже так? С такими тяжело найти общий язык.
Кебади вернул перо на краешек чернильницы. Вытащил из стола книгу, приложил руку к сердцу, затем пару секунд подержал ладонь на кожаной, потемневшей от времени обложке без надписи. Его действия напоминали ритуал, чем-то похожий на религиозный. Но Кебади не верит в Бога — он сам сказал.
Летописец протянул фолиант Адэру:
— Почитайте на досуге.
Адэр наугад открыл книгу и чуть не задохнулся: в лёгкие хлынул хрустально-чистый воздух. Таким он может быть только высоко в горах, под облаками, но сейчас ледниками и водопадами пахли пепельные, покрытые записями на незнакомом языке листы.
Перевернув страницу, Адэр вдохнул необузданный жар костра и невольно вжался в спинку стула — почудилось, что пламя лизнуло подбородок.
— Что с вами? — прозвучал обеспокоенно голос летописца.
— Чем она пахнет?
— Бумагой, мой правитель. Старой бумагой.
Адэр посмотрел на рукописный текст; графически он сильно отличался от предыдущего. Перевернул ещё страницу и зажмурился от удовольствия: так может благоухать только женщина на пике оргазма. У этого аромата нет названия, но мужчина ни с чем его не спутает. Буквы, точно крылья птиц, создавали иллюзию полёта фраз, и казалось, что строки находятся в еле заметном движении.
— Что это? — спросил Адэр, немного придя в себя.
— «Откровения Странника», священное Писание древних народов Дэмора.
Адэр открыл книгу посередине — в нос ударил запах свежевскопанной кладбищенской земли — и тотчас захлопнул. Почему именно кладбищенской? Он никогда не был на кладбище. С любой похоронной процессией доходил до ворот и незаметно исчезал. Нет, был… Сестра рассказывала, как он, годовалый мальчуган, не задумываясь шагнул в могилу вслед за гробом матери. Надо же… Боль утраты забылась, а запах горя — нет.
Поймав на себе озабоченный взгляд, Адэр положил книгу на угол стола:
— Спасибо, Кебади, но я не смогу прочесть.
— «Откровения» написаны на четырёх языках. Словари взял советник Исаноха. Правда, у нас нет словаря морун. И никогда не было.