— Что мы у них забыли? — прозвучало из толпы.
— Начальник заплатит мне за прогулы?
— В дороге будут кормить?
— Выдадут сухим пайком, оденут и обуют, — ответил какой-то остряк.
Толпа развеселилась, загомонила.
— Им там и место! — крикнул кто-то, и толпа умолкла.
— Среди вас есть бывшие жёны, мужья и соседи климов, — проговорила Малика. — Чего нельзя сказать о детях и внуках. Не бывает бывших детей. И бывших внуков не бывает. Так получилось, что жизнь вас раскидала. Вы не в силах изменить прошлое, но можете изменить будущее. Моя мать моруна, мой отец ориент. Если бы нас разделила не смерть, а какая-то черта на земле, я бы перешагнула её, не задумываясь. Я бы поклонилась им до земли и попросила прощения за то, что не пришла раньше. И мне всё равно, какие ошибки они сделали в прошлом.
Селяне зашушукались.
Вскинув руку, Малика указала на уличный фонарь:
— Свет должен противостоять темноте, иначе не будет света. Любовь должна противостоять ненависти и безразличию, иначе не будет любви. Я знаю, вы поедете со мной, потому что каждый день вы вспоминаете тех, кого потеряли. Вы поедете, потому что каждый вечер смотрите в тёмные окна их домов, и ваша душа страдает. Вы поедете, потому что любите их. Потому что вы люди, а не бессердечные твари.
Мужик в залатанной рубахе пробил локтями путь через сборище:
— Я поеду.
На него сзади зашикали.
Он повернулся к селянам лицом:
— А ты, Тропо, поедешь? Нет? Неужто на сына не хочешь глянуть?
— Нужен я ему.
— А он тебе?.. А ты, Лусия? Если бы не тётка Тана с пирожками и вареньем, твои бы дети с голоду померли, а внуки не воровали у меня малину.
— Да подавись ты своей малиной, — прозвучал женский голос.
— А не буду давиться. Я дарю её твоим переросткам. Пусть трескают в память о тётке Тане.
Малика спустилась с возвышения, отошла к грузовику и села на подножку. Вскоре к ней присоединился Исаноха. Прислушиваясь к гулу толпы, принялся ходить взад-вперёд.
— Глупая затея.
— Если поедет хотя бы один человек — это уже победа, — возразила Малика.
— Почему это надо делать сейчас? Давай дождёмся отмены резерваций. Тогда народ откликнется охотнее.
— Вы не понимаете, да?
Исаноха покачал головой:
— Не понимаю.
— Представьте искупленца, к которому никто не приезжает на свидания. Даже писем никто ему не пишет. С какими мыслями он выйдет на свободу?.. Я хочу, чтобы климы знали, что их помнят, любят и ждут.
Исаноха сел рядом с Маликой, вытащил из кармана лист бумаги:
— Давай пересмотрим список.
— Зачем?
— На сборы и разговоры уходит слишком много времени. Я думал, будет быстрее. Приехали, выступили, уехали. Но сидеть и слушать, как они грызутся, — выше моих сил. И это только первый посёлок из девяти. Когда мы вернёмся в замок? Через неделю? Через две?
— Да хоть через месяц.
Исаноха спрятал список в карман:
— С правителем будешь объясняться сама.
К грузовику подошёл местный страж. Поправил на плече вещевой мешок:
— Народ боится, что вы завезёте нас в резервацию и бросите. Говорят, что так вы вылавливаете полуклимов.
Малика посмотрела на него исподлобья:
— Уговаривать и убеждать никого не стану.
— Как понадоблюсь, будите, — произнёс страж и забрался в кузов.
Машины покинули посёлок глубокой ночью. Сидя в автомобиле охраны, Малика оглянулась на тарахтящие грузовики. В одном из них ехали восемь человек. Восемь — из двух тысяч.
Чем ближе к резервации подъезжала колонна, тем больше было желающих повидаться с климами. Не последнюю роль в этом сыграли селяне, наблюдающие из грузовиков за сходками. Поглядывая на них, мужики и бабы думали: «Они же едут. Чего бояться?» Исаноха посетовал на свою несообразительность: надо было с самого начала усадить в кузов подставных людей. Малика ответила: «Всё должно быть честно».
В последнем посёлке возле грузовиков образовалась давка. Те, кому не хватило места, передавали родным записки и подарки: отрезы материи, садовый инвентарь, посуду, канистры с керосином. Кто-то умудрился закрепить снаружи кузова два велосипеда.
Наконец машины выехали на тезарскую трассу. Час назад путники чихали от пыли, плевались и, подпрыгивая на кочках, смеялись от души. Теперь притихли. Как объяснить своим близким двадцать лет молчания?
Колонна свернула с дороги, проехала по мосту на другой берег неторопливой реки и покатила через луг, придавливая колёсами порыжелую траву. Впереди виднелся лес, слева желтели стога соломы, справа шелестела листвой роща. Ясени сочно-зелёные, словно в округе хозяйничала весна. Пёстрые вкрапления в кронах других деревьев напоминали об осени.