Адэр взял документ из самой высокой стопы. Клевета, семь лет, исправительное поселение «Т-7». «Т» — наверное, Тезар. «7» — срок заключения. Следующее постановление суда было копией первого. И третье и четвёртое…
Адэр взял лист из другой пачки. Нецензурная брань в общественных местах, пять лет, поселение «Т-5». В стопке рядом: порча общественного имущества, но не говорилось — какого именно, восемь лет, «Т-8».
— Эти сейчас в Тезаре, — произнёс Глур и указал пухлым пальцем на придвинутый к стене стол с кипой бумаг. — А эти отбывают наказание у нас, в Порубежье.
Адэр принялся просматривать документы. Убийство, пять лет, «П-5». Изнасилование, два года, «П-2». Разбой, три года, «П-3».
Бегая взглядом по стопкам, Адэр опустился на стул. А он ещё сомневался в существовании заказа на рабочие руки… В Тезар забирали людей, которые не представляли особой опасности. В Порубежье оставляли отморозков, притом преступления и сроки заключения были несоразмерны.
Держа в руке несколько листов, Юстин сел на стул рядом:
— Не надо трогать архив, мой правитель.
— Вы упрямы, советник Ассиз!
— Многих, кто отбывал срок в Тезаре, уже нет в живых, а те, кто вернулся… — Юстин кивком указал на стол возле стены. — …Осуждены за более серьёзные преступления. Простой мужик слегка перебрал, кому-то намылил холку, а его в Тезар на семь лет к настоящим преступникам. Каким он оттуда выйдет? Тюрьма ломает людей, мой правитель. Нам остаётся только надеяться, что искупленцы, которые сейчас работают на вашу великую державу, не вернутся обратно.
Адэр взглянул на советника. На красивом лице ни тени иронии.
— Вы так легко об этом говорите, Юстин.
— Я реально смотрю на вещи, мой правитель. — Советник потряс зажатыми в руке листами. — Последние постановления. Не изучив дела, сложно сказать, насколько справедливы приговоры. Однако с вашим приходом к власти тюремная машина Тезара прекратила работу.
— Считаете это геноцидом народов Порубежья?
— Никоим образом. Во всех странах заключённые — это тяжёлый труд, дешёвая рабсила и, как следствие, высокая прибыль. В Тезаре преступлений мало, а грандиозных проектов много. Грех не воспользоваться «услугами» колонии.
— А сроки наказаний?
— Подозреваю, что судьи пытались выслужиться перед Великим. С этим я разберусь, — проговорил Юстин и тихо добавил: — Чуть позже.
— Почему позже?
— Вам ведь тоже нужны дешёвые рабочие руки. Вы помните о приисках, где работает простой люд, но забыли о каменоломнях, о цементных и кирпичных заводах, об асбестовых фабриках, где трудятся тысячи теперь уже ваши искупленцев.
— Напомню, что среди дешёвых рук нет рук дворян.
— Нет, мой правитель. И не будет. — Юстин придвинулся вместе со стулом к Адэру и зашептал: — Орэс сказал, что власть монарха зиждется на двух столпах: престол и религия. Он ошибся, мой правитель. Власть, как и табурет, не может стоять на двух ножках. Есть третий столп — это мы, ваша знать. Выбьете нас, и табурет рухнет, а вместе с ним рухнете вы. Ваш отец вам не поможет. Превратив Порубежье в колонию, он совершил ошибку. Второй раз он её не допустит.
Адэр выпрямил спину:
— Уйдите!
— Мой правитель…
— Уйдите! Все уходите!
Адэр закружил по комнате. Поднимать архив нельзя — пострадает репутация Тезара. Оставить всё, как есть… Но Порубежье тоже его страна. Пусть нелюбимая и не любящая, пусть нежеланная, но… Это его страна! Адэр рухнул на стул. Сейчас бы напиться до одури и обо всём забыть.
— Гюст!
Дверь жалобно всхлипнула, и на пороге возник секретарь.
— Позови Малику.
— Она уехала, мой правитель.
— Куда?
— В Ларжетай. С советником Безбуром. Она приходила, когда вы спали.
— И, как всегда, не сказала — зачем?
— Сказала. Для решения вопросов по организации ювелирной выставки.
— Позови Бархата.
— Он уехал в Партикурам.
Адэр обвёл взглядом кипы бумаг. Несколько дней он будет предоставлен сам себе. Провести их надо с пользой. Читать сочинения судей особой охоты не было. Этим займётся специальная комиссия, если он решится её назначить. От книжонки по истории мало проку. Протокол заседания Совета скоро затрётся до дыр. Адэр посмотрел на проём, завешанный плотной тканью, и нетерпеливым жестом велел Гюсту уйти.
Кебади будто ждал его: сидел совершенно неподвижно; руки, обтянутые сморщенной кожей в выступающих венах и пятнах старости, расслабленно лежали на закрытой книге; большие стёкла опущенных на нос очков отражали заточенное белоснежное перо на краешке чернильницы; взор поверх очков был полон внимания.