— Почему Великий закрыл древние народы в резервациях?
— Я помню нескончаемые вереницы климов и ветонов. Помню крики и плач людей. Помню разрушенные дома. Помню растерзанного озверевшей толпой ориента всего лишь за то, что он принёс на базар рыбу. Но я не помню объяснений Великого, почему он это сделал.
— Завтра я поеду к морскому народу. Расскажи мне о нём.
— Ориенты считают себя детьми Бога моря.
— Они легко идут на контакт?
— Если вы скажете, какую цель преследуете, мне будут легче ответить.
— Нет, Кебади, не скажу.
Летописец вернул перо на краешек чернильницы. Вытащил из ящика стола книгу, приложил руку к сердцу, затем пару секунд подержал ладонь на кожаной, потемневшей от времени обложке без надписи. Его действия напоминали ритуал, чем-то похожий на религиозный. Но Кебади сказал, что не верит в Бога…
Протянул Адэру:
— Почитайте на досуге.
Адэр наугад открыл книгу и чуть не задохнулся: в лёгкие хлынул хрустально-чистый воздух. Таким может быть воздух только высоко в горах, под облаками, но сейчас ледниками и водопадами пахли пепельные, покрытые записями на незнакомом языке листы со следами сотен, а может, тысяч пальцев.
Адэр перевернул страницу, вдохнул необузданный жар костра и невольно вжался в спинку стула — почудилось, что пламя лизнуло подбородок.
— Что с вами, — прозвучал обеспокоенно голос летописца.
— Чем она пахнет?
— Бумагой, мой правитель. Старой бумагой.
Адэр посмотрел на рукописный текст, графически он сильно отличался от предыдущего. Перевернул ещё страницу и зажмурился от удовольствия: так может благоухать только женщина на пике оргазма, у этого аромата нет названия, но мужчина ни с чем его не спутает. Буквы, точно крылья птиц, создавали иллюзию полёта фраз, и казалось, что строки находятся в еле заметном движении.
— Что это? — спросил Адэр, немного придя в себя.
— «Откровения Странника», Священное Писание древних народов Дэмора.
Адэр открыл книгу посередине — в нос ударил запах свежевскопанной кладбищенской земли — и тотчас захлопнул. Почему именно кладбищенской? Он никогда не был на кладбище. С любой похоронной процессией доходил до ворот и незаметно исчезал. Нет, был… Сестра рассказывала, как он, годовалый мальчуган, не задумываясь, ступил в могилу вслед за гробом матери. Надо же… Боль утраты забылась, а запах горя — нет.
Адэр поймал на себе озабоченный взгляд. Осторожно положил книгу на угол стола:
— Спасибо, Кебади, но я не смогу прочесть.
— «Откровения» написаны на четырёх языках. Словари взял советник Исаноха. Но у нас нет словаря морун. И никогда не было.
— Я вряд ли найду время на их изучение, — сопротивлялся Адэр, с опаской поглядывая на книгу.
— Сколько языков вы знаете, мой правитель?
— Девять, несмотря на то, что у меня плохая память на имена и даты. Учителя-иностранцы отлично с ней поладили.
— Знаете тикур, вард?
— Конечно.
— Язык ветонов из той же группы, хотя алфавит и произношение многих слов сильно отличается. Тез — ваш родной язык. А шер и рóса знаете?
— Рóса чуть хуже. В Росьяре я редко бываю.
— Это неважно. Сейчас везде говорят на слоте.
— Для изучения языков важно! В Маншере проходят грандиозные скачки. По их правилам участники и гости обязаны говорить только на шер. Хочешь не хочешь, а язык будешь знать. — Адэр потёр лоб. Через месяц состязания, а его скакуна там не будет.
Голос Кебади вернул в архив:
— Очень интересно.
Адэр улыбнулся:
— В Партикураме ежегодно проводят шикарный бал-маскарад. Общение только на тикуре. Их язык превосходно передаёт чувства. А Росьяр славится оперой, у них самый певучий язык. К сожалению, открытие сезона, куда приглашают королей и наследников престолов, приходится на день рождения моего отца.
— Язык климов в одной группе с тез, шер и рóса. С ним вам будет легче всего. А сложнее всего с языком ориентов. Похожей речи нет.
— А язык морун?
Кебади достал из ящика фланелевую тряпочку и снял очки:
— Когда они говорят, поёт душа. У каждого она поёт по-разному.
— Расскажи о них, — сказал Адэр тоном, каким обычно просят открыть окно в жарко натопленной гостиной.
— Они живут за долиной Печали, на полуострове Ярул.
Адэр еле сдержался, чтобы не ударить кулаком по столу. Сидит перед ним старик с глазами крота и гнёт себе цену! Каждое слово приходится выуживать.
— Говорят, они подчиняют себе мужчин.
Забыв протереть стёкла, Кебади водрузил очки на нос:
— Почему-то никто не говорит, что мужья морун — однолюбы, способные беззаветно любить и хранить верность, но каждый скажет, что моруны их подчинили.