Дед Лука говорил что-то еще, показывая пальцем в небо, как надо промышлять зверя, но его никто не слушал. Случай, о котором говорил старожил трехсотый раз, Фома и Маркел знали наизусть. Тофаларский способ ловить росомаху в петлю по наклоненному дереву известен по всей Сибири. Дядя и племянник смотрели друг на друга, спрашивая глазами: «Ты слышал?» Пока дед Лука продолжал напутственный речи, оба утвердились: «Точно! В займище кто-то есть!»
За озером слышалось движение. Ингур подал голос. Помогая ему, из-под крыльца, от щенков, выскочила поджарая сука Айба. Собаки залаяли на тайгу, точно определяя присутствие постороннего рядом с заимкой.
Дед Лука вскочил с чурки, вытянул глуховатое ухо, спешно переспросил:
– Медведь али человек?!
– Щас посмотрим… – негромко ответил Фома, приложив ладонь ко лбу против солнца. – Вроде человек… зверь бы убег!
Все разрешилось очень скоро. На опушку леса перед озером друг за другом выскочили две пестрые, черно-белые, с заваленными на спину в калач хвостами лайки. Своей породой они сильно походили на собак Погорельцевых Ингура и Айбу. Такие же поджарые, короткие телом, но высокие на ногах, они выдавали чистую кровь тофаларских соболятниц.
Сразу все встало на свои места. Погорельцевы шагнули навстречу гостям.
Следом за собаками на поляну выплыли четыре седых оленя. На двух из них всадники, другие, ведомые, под грузом. Не останавливаясь, маленький караван свернул к дому.
Остановив оленя, первый всадник проворно спешился, отдал повод младшему спутнику, а сам протянул руку:
– Торова, Лукин Влас! И ты, Фомка, трастуй, и Маркелка, трастуй!
Староверы по очереди подали правую руку друзьям: здороваться с пришлыми не возбраняется, а вот есть с одной посуды, грех.
– Здорово, Оюн, бродячая твоя душа! – в свою очередь, с удовольствием пожимая руку тофаларам, улыбались Погорельцевы. – Каким ветром занесло?
– Ветром не несло, олень ноги сам ехал! – показывая прокуренные зубы, радовался Оюн. – Тарога плахой, ночь надо ехай, день спи. День олень на прюхо валится, шагай не может! Ночь карашо, снег карашо, ходи далеко, много! Быстро к вам ехай!
Оюн полез за пазуху за кисетом, достал трубку, подкурил. Староверы отошли на должное расстояние, спасаясь от греховного дыма. Тофалар, не обращая на них внимания, глубоко затягиваясь табаком, сразу стал рассказывать о наболевшем:
– Тавай, Лукин Влас, табак! Сапсем табака нет, худо без табака, шипко худо! Маненько осталось, – показал кисет, – другим не давай никому, баба не давай, сын не давай. Баба сапсем шипко много курит…
В доме Погорельцевых держать табак нельзя, вера не позволяет, грех большой. Однако для друга Оюна Фома Лукич специально садит несколько кустов зелья. Раз-два в год Оюн приезжает в гости к Погорельцевым, табак всегда кстати.
Вредная привычка курить – не единственное искушение Оюна. Не имея границ воздержания от алкоголя, тофалары готовы идти в любой конец тайги за предложенным угощением, стоит позвать в гости и обещать «огненной воды». Погорельцевы держат для себя пять ульев с пчелами. Этого хватает на еду и достаточное количество медовухи, которую Оюн очень любит. На угощение тофа староверы не скупятся. Чистокровные тофаларские лайки Ингур и Айба – прямые потомки таежных собак кочевников. Своей работой по медведю и соболю они давно доказали жителям заимки свою пользу в тайге и стоят гораздо дороже бочонка с медовухой.
И все же в этот раз появление гостей тофаларов вызвало у Погорельцевых удивление. Обычно Оюн приезжал к ним после того, как растает снег, до большой травы, или поздней осенью, перед охотой, после первых заморозков. Сейчас же, в распутье, когда весна борется с зимой, а в тайге не пройти ни пешком, ни на лыжах, преодолеть дальний путь из-за границы гольцов по жидкому насту было странным. Погорельцевы не спешили узнать причину визита. Они знали, надо будет, Оюн расскажет сам, однако чувствовали, что такую даль за неделю дороги на оленях тофалар ехал не зря.
Между тем Оюн не спешил. Раздобрев от крепкого самосада, охотник передал трубочку сыну Тулюшу, подождал, когда тот затянется два раза, отобрал ее назад и только после этого заговорил:
– Гостить пуду толго! Назад хода нет, тепло путет семь дней. Патом маненько холодно будет, наст пудет, тогда пойду. Гольцах снега много, долго лежать пудет. Холодно будет, карашо будет олень шагать, тогда поетем… – и уже сыну, указывая рукой рядом с домом: – Чум там ставь, однако много с другом пить путем, говорить путем, патом спать путем и опять пить путем.