Знаешь, было желание выйти и сдаться… Если бы они должны были меня просто убить, я бы так и сделала… Выстрел — и тебя нет. А зачем жить, если ты никому не нужна?.. Настька, ты понимаешь, он меня предал! Я… Я бы никогда его не предала, честно, а он…
— Не горюй, Глебова. Просто ты приняла этого Сашеньку за другого.
— За какого другого?
— Когда встретишь — поймешь.
— Встретишь… Насть, жить, когда никому не нужна, незачем… Вовсе… Ну скажи, ну почему так?! Была баба Вера, добрая была, хорошая, и умерла… Еще я бабу Маню любила, еще давно, до детдома… Она тоже умерла… Насть… Почему добрые умирают, а злые живут?! И бьют друг друга, и стреляют, а не переводятся…
Знаешь, я из детства своего помню какие-то картинки: дом деревенский, и квартиру помню, и маму с папой помню, вот только не лица, а руки… А лица не помню…
Словно огонь их заслоняет… Почему, Насть?.. Я же в дом ребенка когда попала, мне десять лет было… Сначала я и не говорила ничего, молчала. Невропатологи разные меня смотрели, это еще когда баба Маня была жива, она все заботилась да и по врачам меня таскала… А потом, как умерла она, меня никто никуда не водил…
Росла себе, как трава… «Сахарная тростиночка, кто тебя в бездну столкнет…»
Ты знаешь, эту песню я тоже помню из самого раннего детства, из которого не помню почти ничего… Песни какие-то помню, голоса, стихи… Считалочку вот помню: «Ехала машина темным лесом за каким-то интересом…» Знать бы еще, за каким?..
Девушка уронила истлевшую до фильтра сигарету в пепельницу, замолчала.
Отхлебнула черной, уже остывшей жидкости:
— Бр-р-р… Гадость какая.
— Кофе надо пить или горячим, или холодным. А вино детям — вредно.
— Да ладно тебе… Понимаешь, такое чувство после всего, что улитка скользкая в горле застряла… А спиртное ее смывает… А вообще… От такой жизни… Мне кажется, мне не восемнадцать скоро, а восемьдесят…
— Так кто за тобой гонится? И почему? И как ты от них смылась?
— Смылась просто: дом, в котором Сашка живет, имеет такие балкончики на лестницах, там ведь лифт, по лестницам люди только ночами ходят, когда лифт отключен… И еще балкончики по торцам в коридорах… Спустилась я тихонько, как мышка, на третий этаж — на второй побоялась, вдруг они там стоят, окошко открыла, спрыгнула…
— С третьего этажа?
— А там крыша магазина… Потом на землю… Потом рванула, пробежала с квартал.
Машину боялась ловить сначала… Ну не пешком же идти… На каком-то «жигуленке» сюда доехала, вернее, не доехала, остановить попросила метрах в ста, на Житомирской, домой прошла дворами, закрылась… открыла бар и… Да и не придет им в голову меня дома искать: решат, что таких дур уже нет. Вот, одна осталась, перед тобой сидит.
— Алька, ты можешь сосредоточиться хоть на минуту?! Кто — они? И что им от тебя нужно?! Если бы я была медичкой, но тут же бы набрала 02 и отправила тебя, дурку: деллириум трерум.
— Чего?
— Белая горячка. На почве систематического отравления алкоголем молодого неокрепшего органона. Кстати, ты давно пьешь?
— Вчера весь день, ночью, когда просыпалась…
— Ну ты даешь! Ни один козел не стоит того, чтобы так убиваться.
— Да я не из-за… Просто плохо, когда тебя предают. Совсем плохо.
— Кто бы спорил. Знаешь, Алька… Я в журнале каком-то читала. Эксперимент такой проводили то ли с мышами, то ли с крысами… Клетку, где эти крысы сидели, делили на две части. Под полом одной части проводили электрический ток, там же оставляли еду. Крыса пошла кушать, а тут ток. Ну, не убойный, но неприятный достаточно. Сначала животные визжали, а потом привыкли. Тащили еду на «хорошую» половину и там отдыхали. А ученые взяли и поменяли условия. После первой, совершенно такой же безобидной дозы тока на «хорошей» половине крысы орали благим матом на своем крысячьем языке, словно их режут! Две сразу откинули лапы, остальные были в нешуточном возбуждении несколько дней: метались, жрать отказывались. Когда тех, дохлых, вскрыли, оказалось, что они скончались от инфаркта! Померли не от тока, а от стресса, ты поняла?! От возмущения, что та территория, которую они считали безопасной и защищенной, их «ударила»! Вот и у тебя получилось то же самое… Ну и конечно… Просто ты долго одна росла, ни любви, ни ласки особой, вот и запала на первого попавшегося, который тебе принцем сказочным показался… Ладно, стресс для тебя не смертельный, а впредь умнее будешь.
— Насть… Но ведь люди — не крысы…
— Не-а. Многие — куда хуже, — Хуже… Да и… Знаешь, как не хочется порой быть умнее?
— Знаю. Уж поверь мне, знаю. Я пока Женьку своего нашла, всякого нахлебалась.
Все по той же бабьей дури. А он пусть и не идеал, и наорать сгоряча может, и собак спустить — я не обижаюсь. На самом деле он добрый и очень сильный. По характеру. За ним — как за железным занавесом. В хорошем смысле этого слова. Вот у меня подружка есть, еще со школы. Галька Высоцкая, гуляет от мужа как заведенная. «Почему?» — спрашиваю. А она отвечает: «Скучно». А я вот тебе скажу: просто не любит она своего Андрея, да и мужа держит за мешок с деньгами и за ширму одновременно. Со школы такая была: чтобы все внешне было тип-топ, а за «ширмочкой» этой — твори что хочешь! А он ее любит. Такие дела. Сергеева закурила, выдохнула.
— Ладно, что-то я тебя завоспитывала, как старая свекровь «любимую» невестку!
Глебова, а ты чего по телефону не отвечала?! Я же тебе названивала незнамо сколько! Отозвалась бы, а то пропала девка, и все тут.
— Да я только сегодня догадалась на автоответчик переключить и на громкую связь.
— Слушай, а виски и мускат ты так в одиночку и приговорила?
— Ну.
— Сильна.
— Да я и сама не пойму… Пила, думала: должна от такой дозы давно срубиться, а… Потом даже не засыпала, а словно в яму проваливалась.
— Погоди, Глебова. Давай разберемся. Так кто же тебя все-таки преследует?
— Не зна-ю! — раздельно, по складам произнесла девушка. — Наверное, бандиты.
— А почему?
— Им нужна моя сумка.
— Сумка? Какая сумка?
— Ну, рюкзачок, помнишь?
— Помню. А зачем?
— Не знаю.
— Так отдала бы! У тебя что там, акций «Газпрома» на сто миллиардов?
— Я не знаю, что в этой сумке и где она вообще, ты понимаешь?! Не знаю!
— Прекрати орать.
— Да не ору я. Просто нервы.
— Понятно.
— Сумка пропала.
— Когда?
— Да в «Юбилейном», во время показа. Там же тусовка какая, ты подумай! Только из нашего агентства тридцать человек девчонок, а всего, наверное, под сотню. Если не больше. Два каких-то детских театра, жонглеры с клоунами, какие-то администраторы бешеные, менеджеры из разных агентств, охрана, продюсеры, да еще и хрен знает кто, кого только не было; Меня девчонки предупреждали: не отходи от кучи, кто-то должен за вещами смотреть, а там разве уследишь? Сумочки пропадают, туфли, платья, сотовые телефоны. На таких мероприятиях всегда столько воришек орудует, да и девчонки, наверное, есть, которые крадут. Вот кто-то сумочку и умыкнул, пока я на подиуме была занята.
— В этой сумке точно ничего не было такого?
— Да точно.
— Так. Рассказывай дальше. Как все было.
— А как? Просто. Пришла я с показа, посмотрела, у меня до следующего выхода, в другой коллекции, еще час, пойду, думаю, в буфет кофейку выпью. Стала сумку смотреть — нету! Побежала в буфет, Наташку Сегейкову там встретила, так и так, говорю, сумка пропала. А она пожала только плечами: девки вообще на взводе, у кого туфли умыкнули, у кого — просто деньги. Наша Оксанка к администрации: дескать, так, мол, и так, бригада воров работает, а те только: смотреть, барышни, за вещами надо! Как будто тут усмотришь! Короче, ко всей свистопляске добавились еще какие-то мужички, видно, из того агентства, что взялось этот performance охранять, да еще другие, то ли из милиции, то ли хрен знает откуда!