Сид тоже не сводил с них глаз, настороженно шагая по дороге.
— Ох! Почему они до сих пор не обрели покой? Тысяча лет прошла, а они торчат здесь, словно кол в заднице, — со вздохом произнес благородный лорд и поежился.
— Потому что они голодны, милейший лорд Этельбай, но если вы пожертвуете собой, то они непременно обретут покой, пока снова не захотят есть, — улыбнулся Охотник и грубо дернул леди Нимус за рукав платья, оттащив от края Тропы.
— Они шепчут мне, что я умру. Умру здесь — на Тропе. Что впереди меня ждет смерть, — с расширенными от испуга глазами пролепетала девушка и вдруг, смутившись, отвернулась, — не смотрите на меня. Я… некрасивая.
«Я тоже», — подумал сварт.
***
Тропа плутала в непроглядной ночи Морхейма, словно золотая лента в косе девицы, и вдруг оборвалась, словно кто-то завязал ее в узел, а затем разрубил.
Десять шагов в полном мраке и снова безопасное сияние оградительного колдовства.
— Святые Небо и Земля! — воскликнул лорд Этельбай, стоя перед разрывом Тропы, — Вы же сказали, что дорога безопасна! Лжец! Вы заплатите за обман, клянусь честью дворянина!
Охнэр скрестил руки на груди и смерил взглядом брызжущего слюной сида, думая о том, что пора завязывать с подработкой. Это его последняя ходка в Морхейм, а после он двинется на север и заляжет на дно где-нибудь в предгорьях Луннара.
— Успокойтесь, милейший лорд Этельбай. Здесь недавно сошли сели и размыли Тропу. Ничего страшного. Десять быстрых шагов и вы снова в безопасности, — уставшим голосом произнес Охотник, предчувствуя очередной поток гневных высокопарных ругательств, и не ошибся.
— Грязное и порочное отродье! Плод кровосмесительной связи! Иди в разрыв Тропы первой! Я потратил на тебя целое состояние, чтобы выдать замуж за какого-нибудь олуха! И все напрасно! Ты также уродлива, как твоя мать и мать твоей матери! Проклятые чары красоты, будь они не ладны! На что я надеялся? Кто купится на такую, как ты?!
Сварт, работая провожатым по Морхейму, всякое видел и слышал, но не такое.
Он слукавил, сказав, что разрыв появился недавно.
Обедневшие сиды из дальних уделов регулярно пересекают мертвые земли, чтобы попасть в столицу, и всегда на этом месте разыгрываются драмы. В этом черном пятачке трупов больше, чем во всех гробницах Морхейма. И нападения нежити здесь не причем.
Леди Нимус, глотая слезы, покорно шагнула в разрыв, полностью скрывшись из виду.
Мрак был тих и непрогляден, словно затаившийся в чаще зверь.
Охнэр заволновался.
Девица ему не нравилась, но и плохого она ничего не сделала, в отличие от ее стрельнутого из арбалета папаши.
Сердце лорда Этельбая бешено колотилось, и на триста сорок пятый удар леди Нимус, целая и невредимая, появилась на противоположной стороне Тропы, отделенная от них черной полосой мрака. Даже отсюда было видно, как сильно она дрожала.
— Хоть где-то пригодилась! Если бы я знал о твоем мужестве, то брал бы на охоту, чтобы выманивать волков! — заорал сид, тыча пальцем в дочь, готовую вот-вот разрыдаться.
— Теперь ваша очередь, господин Охотник, — обратился лорд Этельбай к сварту, на скулах которого выступили желваки, — я платил за безопасный проход! Вот идите и разведайте путь, а если что встретите — убейте! И поживее! Мне что-то мерещится во мраке.
Охнэр стиснул челюсть и шагнул в разрыв Тропы, оставив лорда Этельбая совершенно одного, но тот вдруг сообразил, что господин Охотник может запросто бросить его на произвол судьбы, ведь был подлым и грязным выродком без чести и достоинства.
— Нет! Стойте! — крикнул сид, — Я пойду первым!
Мрачный, как покойник, сварт вернулся обратно.
Истеричные припадки лорда Этельбая привлекли внимание нежити, которая стала стягиваться к разрыву, заполоняя пространство голодными призрачными телами.
Сид, хоть и видел хуже сварта, тоже разглядел хищных мертвецов.
— Я передумал! Идите первым, господин Охотник! — снова поменял решение лорд.
Охнэр не сдвинулся с места.
Идти сейчас было смерти подобно. Умирать он не собирался, рисковать своей жизнью тоже. Время безопасного перехода упущено. Оставалось только вернуться обратно, оставив леди Нимус на произвол судьбы.
Об этом он и сообщил лорду Этельбаю, и тот ответил:
— Ни за что! Я не могу вернуться в столицу в таком виде! Лучше смерть!
Но чья именно, сид так и не упомянул. Свою он в расчет не брал, сварта — тоже, зная его упрямый нрав.
— Нимус! Пришло время доказать свою дочернюю любовь и верность! Шагни в разрыв Тропы и отвлеки на себя нежить, чтобы я и господин Охотник смогли пройти. Я растил тебя, когда твоя порченая мать умерла от тифа. Я отдал тебя учиться, хоть ты от рождения бесталанна. Я терпел твою глупость, когда ты ушла с пира без кавалера, который заделал бы тебе ублюдка и после долгого и унизительного разбирательства объявил бы своей женой. Но я прощу тебя, если ты пожертвуешь своей жизнью.