Прощаясь, тот протянул Вестнику его кинжал:
– Прости, чуть не забыл. Я подобрал его там, на берегу.
Аймик подержал в руках свое оружие и затем с поклоном протянул его Кассу:
– Теперь он твой. На память о нашей схватке с черным волком.
И, улыбнувшись нескрываемой радости молодого охотника, добавил:
– Скажи своему отцу, и колдуну, и вождю – всем передай слова Вестника: «Черный Колдун мертв потому, что Вестнику помог Касс, сын Бизона. Его сородичи должны гордиться таким храбрым охотником!»
А еще через день умерла Мада.
Аймик знал, что спасти ее невозможно, но и оставить не мог, как ни молили об этом ее ланьи глаза, – говорить Мада больше была не в силах. Он понимал, что неспроста она так страстно желает, чтобы муж и сын уходили немедленно. Но… В конце концов, все равно нужны запасы в дорогу: без них через горы не перейдешь.
Мада умерла днем. К вечеру они приготовили поминальную трапезу, и Аймик сказал сыну:
– На рассвете хороним мать и выступаем. Ждать больше нечего. Припасы уложены в два заплечника, лук в полном порядке, есть хороший запас стрел и даже второе копье. Благо в жилище в тайничке нашлись обколотые желваки отличного кремня.
На закате поднялся ветер. Аймик вышел из грота наружу. Край неба на западе пылал так, словно там бушевал пожар. Камни под ногами и даже сам воздух окрасились в розовый цвет. Ветер нарастал, и деревья со стонами теряли последнюю листву. Во всем окружающем было что-то тревожное. Неправильное.
(…Птицы. Почему они мечутся, почему подняли такой неистовый крик? И трубные голоса оленей, и треск сучьев, словно ополоумевшее стадо несется напролом… А вот и волчий вой!.. Гон? Не похоже.)
Еще раз оглядевшись окрест, Аймик вернулся в жилище. К сыну и мертвой Маде.
Они уже готовились ко сну, как вдруг словно качнулся пол и едва приметно дрогнули стены. С легким стуком упали копья, прислоненные к одной из опор кровли. Аймик недоуменно улыбнулся, а Дангор побледнел, глаза его расширились.
Еще один, уже явный толчок. Увязанный заплечник вдруг прыгнул в сторону и покатился к выходу… Что это за гул? Вода, что ли? Нет, не вода!.. Стены тряхнуло; с кровли посыпались земля и хвоя.
– Отец! Бежим, пока не поздно!
– Но…
– БЕЖИМ!
Дангор схватил его за руку и решительно потянул к выходу.
– Стой! Оружие! Припасы!
Они едва-едва успели выскочить наружу, но там творилось что-то невообразимое. Тряслась земля, дрожали скалы, деревья ходили ходуном, трещали, и рушились, и катились вниз, в пропасть, вместе с землей и каменными глыбами. Грохот камнепада сливался с подземным гулом. Ясно одно: Мир рушится, и спасения нет! Но Дангор куда-то тащил отца за руку, на ходу увертываясь от пролетающих камней.
…Как они спаслись? Почему их не сбило камнепадом? Почему не рухнул навес, под которым они укрылись? Очевидно, только по воле Могучих. Но с того места, где они просидели до самого рассвета – хотя весь этот кошмар закончился гораздо раньше, – Аймик ясно видел, как обрушился грот, оберегавший жилище Черного Колдуна. Обрушился, навеки погребая Маду.
И еще ему показалось, что там, на склоне, на какой-то миг появилась знакомая фигура… Появилась, чтобы тут же скрыться в неистовстве камнепада.
Глава 22 И СНОВА ВЕЛИКИЙ ВОРОН
1
Аймик и Дангор приближались к Южному Краю Мира, к местам, где кочуют люди Во– рона. Обратная тропа всегда легче… Сколь-ко лет длился путь туда, от степей к западной Стене Мира? И не вспомнить уже; много. А назад… получается, доберутся быстрее. Правда, река помогла. Тогда реки только мешали: против течения не поплывешь. А сейчас как раз вынесет их к Великой Воде. Да только они не будут того дожидаться, раньше оставят плот. Покажутся степи – и оставят и побредут себе на восход. Ничего. Не юноша, да ноги еще крепки и молодым, глядишь, не уступят. Особенно если молодой ослаб.
Аймик спешил. Все получалось не так, как он надеялся. Там, когда они спустились-таки по эту сторону Стены Мира, когда увидели приветливую весеннюю долину, он решил было: худшее – позади. Зло, Тьма и ее служители остались там… Погребенные лавиной. Им не удалось заполучить его сына: Дангор спасен… Но все оказалось не так.
Еще в горах Дангор начал жаловаться на то, что Дад преследует его. По ночам. Хочет дотянуться, увести хочет. Наведенная Мара, понятное дело. Опасно, конечно, но не очень. Аймик отводил ее, как мог (не колдун все же, хоть и Избранный), — и ведь помогало на первых порах; даже там помогало, вблизи от их логовищ. Думалось: вот спустятся в долину, пойдут по землям Неуловимых – Мара окончательно отступится. И действительно, пока шли по этим землям, по цветущим лугам, сквозь прозрачные, радостные рощи, все было хорошо… Да и могло ли иначе быть там, где поет сама земля, где воздух звенит от счастья, где каждый листок, каждая былинка любящи и приветливы.
(Это ощущалось даже на пути туда. А на обратной тропе Аймик слышал, и видел, и чувствовал всем своим существом в этих краях гораздо большее. Он видел: не просто тени играют в лунных бликах – странные фигуры в причудливых одеждах, словно сшитых из самого лунного света, листвы и цветов, в этом Мире невиданных. Они двигались в такт столь же дивной музыке – и он уже начинал ее слышать, изумляясь невесть откуда льющимся звукам, так не похожим на знакомое звучание костяных флейт, движения этих существ – плавные, грациозные, – как отличались они от всех известных Аймику человеческих плясок…
Теперь-то, побывав у Инельги, он знал, хотя и не понимал – откуда знает?
Неуловимые – это Древние. Не люди, не духи, – Древние. Невесть когда принадлежал им этот Мир, и вот теперь они его скоро покинут. Все. Совсем. Уйдут неведомо куда…
Порой Аймику казалось даже, что он различает их лица – утонченные, похожие и не похожие на человеческие, притягивающие и… чем-то отталкивающие. А они его видели или нет? Неизвестно. Им не было дела ни до него, ни до других людей. Но в долине, где все еще обитали Древние, злу не было места. И Аймику казалось: Тьма еще долго не сможет растлить эти края даже тогда, когда этот дивный народ покинет их навсегда.)
Дангор не видел и не слышал всего этого, и Аймик, заслушавшись и засмотревшись, ловил порой на себе его недоумевающие взгляды. Но, как бы то ни было, а здесь, в Долине Древних, его сын спал спокойно, не жалуясь на Мару, на тянущиеся к нему черные мохнатые руки, похожие на лапы огромного паука. Только невелик этот край, и задерживаться в нем человеку нельзя. Аймик не знал, почему нельзя, но хорошо это понимал. Даже зимовать пришлось не здесь – на границе Заповедного Края.
А потом земли Неуловимых остались позади, и уже к лету дела пошли все хуже и хуже. Вначале Дангор просто поскучнел – неведомо отчего. По матери, быть может? – думал Аймик. По родине своей? Ведь чувствует парень, не может не чувствовать: скроются вершины гор – а они и сейчас уже как синие тучки, – и все, навсегда. Как мог, старался если не развеселить, то хотя бы расшевелить сына: рассказывал о Мире по эту сторону Западной Стены. Не помогало. Днем еще куда ни шло, порой улыбнется, порой даже спросит о чем-нибудь. А ночью… Сидит обхватив колени, смотрит неподвижно куда-то в темноту и к отцу жмется, словно малыш к материнскому боку. И трясется мелкой дрожью; Аймик чувствовал: она и во сне не оставляла Дангора.
«Да успокойся ты, – говорил Аймик. – Ты же почти мужчина, хоть и не посвященный. Да и нечего тебе бояться: Вестника не тронут ни духи, ни звери, ни люди. И того, кто с ним на одной тропе, тронуть не посмеют».
Не помогало. Молчит и трясется. И не спит чуть ли не до утра. И почти не ест. А путь далек…
2
Это было уже в Мире людей, – правда, совсем чужих. Слух спешит неведомыми тропами, опережая путников. Вначале ему, Вестнику, пришедшему с Той Стороны, из Мира Духов, выносили еду, шкуры и кремни, но делали это так, что нельзя было даже увидеть тех, кто подносил дары. Ничто не угрожало жизням Вестника и его сына: кто захочет связываться с посланцами Духов? Но вход в чужие стойбища, гостевой прием и ночлег под чужим кровом были для них недоступны. Приняв дары, отец и сын должны были коротать свои ночи в одиночестве. Впрочем, для Аймика все это уже давно было не в диковину, а Дангор и так одинок от рождения…