6
Да, следопыт исчез, и ничто – ни шорох, ни шевеление трав – не отмечало его путь. Вон безжизненное тело одного, рухнувшее на том самом месте, где настигла его стрела. Вон дергается в последних предсмертных судорогах второй. А Пейяган? Аймик не сомневался: он хочет подобраться к ним сзади, со стороны пологого склона, на бросок металки, и тогда…
Вовремя пущенная стрела не даст метнуть дротик. Но откуда подберется враг? Густой предзакатный свет выделял каждую веточку, каждую травинку… и все же ничто не выдавало пути врага. Пейяган словно юркнул в мышиную норку… или растворился в этом сиянии.
Аймик понимал, что не сможет наблюдать за обеими сторонами сразу. Следовало избрать для себя одно, самое верное направление, а второе поручить Ате. На всякий случай.
Если бы это был не Пейяган, а его сын, все было бы ясно: ельник! Там проще укрыться, проще остаться незамеченным… до того самого момента, когда придется его
покинуть и приблизиться на бросок металки. Да, Мосластый избрал бы этот путь. Но Пейяган… Следопыт, который, конечно же, оценивает и местность, и врага совсем не так, как это бы сделал вчерашний мальчишка… Скорее всего, он будет подбираться именно с западной, открытой стороны, в расчете на то, что Аймик станет следить за ельником.
Для колебаний не было времени. Коснувшись плеча жены, Аймик указал ей на восток, а сам, по-прежнему прижимаясь щекой к валуну, принялся вглядываться в разнотравье и кустарники западного поля, стараясь уловить малейшее движение, легчайший шорох в этой обманчиво мирной тишине.
Уже очутившись в ельнике, Пейяган удивился: почему? Почему он, опытный следопыт, избрал мальчишескую тропу? Но удивление длилось недолго: Пейяган привык доверять неведомому, тому, что вело его независимо от разума и воли. Оно не подводило прежде, не подвело и в этот раз. Осторожно взглянув на опустевшую вершину холма, он убедился в этом. Отсюда виднелся только кончик капюшона, но и этого было достаточно, чтобы понять: мальчишка смотрит туда, куда ему и нужно смотреть: в поле. Вот и хорошо, пусть высматривает тропу следопыта там, где ее нет! А следопыт тем временем спокойно, по ельнику обогнет этот холм, подберется на бросок металки, и… Нет, его дорогой братец умрет не сразу, ох не сразу! Жаль, что он не видел, как умирала его мать! Ничего, увидит еще: он, Пейяган, не только расскажет – покажет, во всех деталях покажет, на этой… приблудной! А потом… Но тут произошло непредвиденное…
Поле не выдавало врага. Шевельнувшиеся травы заставили дрогнуть сердце, но это была лишь лисица, отправившаяся куда-то по своим делам. Там, вдалеке… Нет, не то, снова не то! Прочь от холма и скачками; это длинноухий улепетывает… Подбиралась тревога. И тоска. Неужели… Аймик горячо зашептал, прижимаясь губами к теплой, словно живой поверхности валуна:
– Дедушка! Дедушка! Разве я виноват в том, что случилось? Они хотели убивать, не я!
…Не там, откуда он ждал, – с противоположной стороны послышался стрекочущий звук, значение которого нельзя не понять. И в тот же миг Ата затеребила его, указывая на свою сторону…
…Проклятая птица! Она уселась на верхушку елки прямо над ним, задрала вверх свой длинный черный хвост, повертела башкой туда-сюда и разразилась стрекотом, созывая товарок:
– Сюда-сюда-сюда! Беда-беда-беда! Сюда-сюда-сюда! Беда-беда-беда!
У-у-у, проклятущая! Сколько раз она вот так выдавала добычу ему, Пейягану, а теперь – его самого! Он погрозил длиннохвостой предательнице кулаком, и в ответ, с удвоенной силой, с явной насмешкой:
– Сюда-сюда-сюда! Беда-беда-беда! Сюда-сюда-сюда! Беда-беда-беда!
Выхода нет. Он все равно продолжит свой путь, обогнет холм, подберется к пологому склону, и если увидит, что мальчишка разобрался в сорочьей перекличке, – что ж, будет ждать темноты. Ночи сейчас темные, безлунные. Увидим, поможет ли тебе твой лук.
Аймик радовался недолго. Конечно, теперь путь врага ясен, – спасибо Дедушке, пославшему длиннохвостых! Но ясно и другое: поняв, что его выследили, Пейяган будет ждать ночи, чтобы напасть в темноте. Лук не выручит, а состязаться с ним в силе и ловкости, да еще в ночном бою, – дело безнадежное. Не менее безнадежно – попытаться самому выследить Пейягана: нечего и думать о том, чтобы подкрасться к следопыту. Его и Ату может спасти только одно: если их враг еще засветло покинет ельник и подставит себя под удар стрелы.
Аймик горько усмехнулся. Выйдет и подставит себя под удар, как же! Скорее пущенная наугад стрела найдет цель, чем такое случится… Может, и в самом деле попробовать? Другого-то выхода все равно нет.
Он откинул мешавший капюшон, и… Какая-то мысль, неоформившаяся, неясная, но несомненно несущая надежду…
ДА! Это опасно, очень опасно, это может подставить Ату под удар. Но это – единственная надежда на спасение! Иначе оба они обречены.
Лежа, так, чтобы его действия не заметил враг, Аймик принялся развязывать свой плащ и стаскивать через голову рубаху. Затем шепотом, в самое ухо объяснил Ате, что она должна делать.
Длиннохвостым надоело преследовать Пейягана, когда он уже почти обогнул холм. Улетели, а что толку? Теперь все равно нужно дожидаться темноты. Так глупо получилось. Такая оплошка! И не по его вине, а все равно досадно – сил нет.
Он лежал на сухой земле, покрытой редким слоем хвои. Сорвал зубами одинокую травинку, торчавшую перед самым носом, пожевал… Все же не мешает подползти поближе к краю ельника и посмотреть, что там, на холме, делается? Опасно, конечно: под стрелу бы себя не подставить. Но проклятые стрекотуньи улетели, а двигаться скрытно он умеет. Да и тень…
Добравшись до места, откуда видна вершина, Пейяган едва не засмеялся от нежданной радости. Вот уж воистину олух, сосунок! Лежит себе за валуном и на пустое поле любуется, зайцев считает. А сорок-то и прохлопал, чурбан безмозглый! И подставил себя как нельзя лучше. А баба где?.. А! За валун положил, с той стороны; вон край одежды… Ишь ты, заботится, бережет!
Пейяган ликовал. И почему он решил, что мальчишка по сорочьему крику распознает его тропу? Он же неумеха! Его же и не учил никто толком; до Посвящения и времени не было: от Волков-то привели совсем поздно!.. Эх, дурак, дурак, с кем тягаться вздумал? Нет, ты умрешь не сразу; ты у меня до самого рассвета поживешь!
Приподнявшись на локте, Пейяган взял в правую руку металку и дротик. Сейчас он точным ударом раздробит мальчишке левое плечо – и лук уже не страшен. А ответного дротика он не боится: Аймик и здоровый-то мечет их хуже некуда.
Легко вскочив на ноги, Пейяган с победным криком взмахнул рукой, сжимающей металку и дротик, и…
…Ему показалось, что кто-то невидимый со всей силы ударил его по правому плечу. Пальцы разжались, и оружие упало на траву к ногам. Плечо горит, в нем пульсирует нарастающая боль, и словно огонь течет по руке, и что-то щекочет нос… Оперение стрелы, глубоко вошедшей в его тело. И совсем не оттуда, не с вершины, а из травы у подножия холма поднимается он, проклятый! Полуголый, с луком наготове.
7
– Пейяган! – Голос победителя слегка дрожал. – Я предлагал вам уйти с миром. Ты не послушал, и вот двое из вас уже мертвы, а ты, знаменитый следопыт, в руках своего брата… которого пытался убить.
– Хватит болтать! – превозмогая боль, процедил Пейяган. – Стреляй!
Но Аймик опустил лук:
– Нет. Не буду. Уходи к своим и скажи: Аймик, опозоренный бывшими сородичами, порывает с Родом, но мести не ищет. Он не хотел ничьей смерти. Но если будет послана новая погоня, назад не вернется никто! А ведь у детей Тигрольва (он усмехнулся) не так много мужчин.
(А! Так ты не хочешь меня убивать? Ну тогда еще не все потеряно!)
Пейяган, как бы поддерживая правую руку, скользнул левой рукой к рукояти костяного кинжала: