«Ухоотрезает», – понял Аймик.
…И встал, пряча нечто в свой нагрудный мешочек.
То же самое повторилось и со вторым беглецом, убитым в самом начале схватки.
…Уходят! Аймик привстал, забыв, что, если кто-нибудь из уходящих оглянется, его могут заметить.
В самом деле: четверо уходили, унося пятого, по-видимому убитого наповал, и бросив на произвол судьбы тех двоих, кого они только что убили.
Аймик молча смотрел им вслед. Лук с натянутой тетивой лежал на траве.
– Ата! – заговорил он, когда те, переправившись на другой берег, даже не точками стали, исчезли. – Ата, пойдем посмотрим.
(«Муж мой, зачем?»)
Но, не сказав ни слова, она покорно стала спускаться с косогора.
Подходили осторожно, след в след.
Разметав руки и ноги, мужчины лежали на окровавленном галечнике. Правые уши отрезаны. Тот, что камень швырнул, безбородый, совсем мальчишка, был мертв. И было ясно: били. Жестоко били…
Второй…
– Ата, он жив!
Темнолиций, чернобородый, похоже – ровесник Аймика, он был жив, несмотря на страшные раны; дышал со свистом, и розовые пузыри на губах…
Аймик опустился на колени… Не жилец, это ясно. Но как быть?
– Ата, помоги!
(Жилец не жилец – он, Аймик, сделает все, что может. Для того, кто дрался, как подобает мужчине.)
Он остановил кровь и теперь прикладывал к ранам снадобье Армера. Чернобородый ушел далеко, очень далеко. И теперь…
– Муж мой, что делать будем?
(Ответ ясен. И она знает не хуже, чем он.)
– Мертвого похороним. Негоже зверям оставлять.
Они рыли могилу палками, одна из которых была та самая коряга. Грунт мягкий, почти песок, и все же дело продвигалось не так быстро, как хотелось бы. Рыли на двоих: Аймик не сомневался в том, что к концу работы чернобородый тоже умрет. От таких ран без колдуна не оправиться.
…Вот и все – дело сделано. Усталые, они посидели вдвоем, не говоря ни слова. Наверху – лазурные просветы, и Небесный Олень рад-радехонек: пробился-таки своими рогами к земле!
– Ну, понесли!
Безбородый (мальчишка!) лег на дно могилы, словно на свою лежанку. Аймик согнул его ноги и руки как положено: лисенком. Теперь второй…
ОН ЖИВ!
Да, как ни странно, второй все еще был жив. И что же делать теперь?
– Муж мой! Мы ведь не знаем, кто они такие и почему… случилось то, что случилось!
Аймик задумался.
(Конечно, Ата права: эти двое могут оказаться кем угодно. Убийцами. Злыми колдунами, наводившими порчу на сородичей. Даже… даже нарушителями Закона Крови! …Кем угодно, только не трусами; но вот это как раз не важно. Спасать преступника, даже храбреца (тем более храбреца), – это значит навлечь на себя не только гнев его сородичей, но и всех духов, покровительствующих их Роду! Только этого ему с Атой и не хватало. По-настоящему, и хоронить-то чужаков не следовало бы; хуже нет, чем в чужие дела вмешиваться… Но…)
Он вздохнул.
(Но что-то мешает ему согласиться с женой и принять правильное решение. Быть может, его утренний, прочно забытый странный сон? Или то, как дрался этот чернобородый… и как вели себя его враги? Или все это вместе?)
Аймик решительно встал. Что бы ни случилось, бросить этого незнакомца он не может… Да и все равно, он вот-вот умрет.
– Понесли наверх! Там что-нибудь придумаем.
Раненый лежал в глубоком забытьи. Красивый. Беззащитный.
Аймик и Ата сидели подле него. Отдыхали. В общем-то, дело ясное: если не бросили, не закопали живым, то…
– Как понесем? Далеко.
(Муж решил… И теперь будь что будет!)
– Подожди. Я сейчас.
Аймик вернулся с двумя срезанными елочками.
Мешки с грибами пристроили в ногах безжизненного тела, привязанного к стволам елок.
(«Не дотащить! – думал Аймик. – Живым ни за что не дотащить!» Ну что ж. Они похоронят молодца честь по чести, в своем жилище, перед тем как его покинуть. Теперь, дело ясное, уходить нужно! Иначе найдут, со дня на день… Не те, так эти…)
Неизвестно почему, он был уверен: враги чернобородого не его сородичи.
Однако вторую могилу рыть не пришлось. Раненый так и не пришел в себя, но и умирать не собирался: видимо, очень хотел жить.
Ата перебирала грибы, нанизывала их на жилки и развешивала в тени, а Аймик возился с раненым: вспоминал все, чему учил его Армер, обмывал раны травным отваром, прикладывал распаренные листья, перевязывал раны полосками тонкой кожи.
На какое-то мгновение раненый словно пришел в себя: открыл глаза и что-то пробормотал.
«Пить просит», — догадался Аймик и поднес к его губам деревянную чашу с травником. После двух-трех судорожных глотков чернобородый вновь впал в забытье.
Неслышно подсела Ата, положила руку на плечо мужа:
– Ну и что теперь?
(«Что теперь?» Уходить нужно, и как можно скорее! Пока их не нашли. Но уходить – это значит бросить гостя на верную смерть. Это невозможно.)
– Будем выхаживать. Выживет – его счастье. Нет – похороним и будем уходить.
Темнело. Отсветы костра играли на запрокинутом лице чернобородого, и казалось, он спит здоровым сном и улыбается сквозь сон.
– Знаешь, – задумчиво проговорила Ата, – мне кажется, он выживет. Только к добру ли все это?
Глава 7 СПАСЕННЫЙ
1
– Каригу элм? Каригу элм-а? Чернобородый смотрел вполне осмысленно, и даже пытался приподняться.
– А-а, очнулся? Лежи-лежи! – Аймик, осторожно нажимая на могучие плечи своего гостя, заставил его лечь. – Пить хочешь? – показал он жестом.
Чернобородый улыбнулся и кивнул.
(«Хорошая у него улыбка, – думал Аймик, поднося к губам больного бурдючок с водой. – Надо же, выжил!»)
До самого последнего времени ни он, ни Ата не верили, что их нечаянный гость выкарабкается, но поражались его жизнелюбию, его стремлению выжить во что бы то ни стало. А это было ох как трудно. Страшная рана под левой лопаткой затянулась хорошо, зато вторая, в боку, воспалилась так, что Аймик уже решил: Черная Хонка подкралась. Нет, обошлось, но вместо Черной Красная Хонка заявилась и никак не хотела уходить в одиночку. А чернобородый все это время был где-то там — не здесь, не с ними. Сюда возвращался совсем ненадолго: хлебнет поднесенного Атой или Аймиком мясного отвара, травника, а то и свежей оленьей крови – и снова там. Может, это его и спасло: должно быть, у своих был, у предков; просил о помощи…
А времени прошло о-го-го сколько! Снег уже дважды ложился на землю; ложился и таял. В третий раз до весны ляжет; примета верная. Их так и не обнаружили – ни те, ни эти. Почему, Аймик не знал. Все это время они с Атой были настороже. Но люди в этих краях больше не появлялись. Никто.
Послышались долгожданные шаги, и, откинув полог, появилась Ата с вязанкой хвороста. Она долго убеждала Аймика, что ничего худого не случится, просто быть не может; она и отойдет-то всего на десяток шагов, не дальше; на голос отойдет и даже жилища из вида не потеряет… Аймик на уговоры не поддавался, но она улизнула-таки. Уж если Ата чего-то пожелает…
– Муж мой не слишком скучал? Видишь, я быстро, и ничего не случилось.
– Ты лучше посмотри!
Их гость, приподнявшись на локте, глядел на Ату. Внимательно, словно пытался что-то вспомнить. Затем вновь со слабым стоном опрокинулся навзничь.
– Выжил-таки! Теперь быстро поправится. Вот уж не думал…
– Жить хотел и выжил. – Ата равнодушно пожала плечами. – Он сильный, по всему видно.
– Хорошо, что сильный; значит, скоро встанет. Все думаю, кто первым доберется до нас: его сородичи или те…
– Не кликай лиха, – серьезно проговорила Ата, взяв мужа за руки и глядя ему прямо в глаза. – Не надо!
– Только ты не ходи больше одна. Даже за хворостом. Ничего с ним не будет, может и один побыть. К тому же…