О чем говорить. Конечно, Аймик сразу же согласился, а себе самому попенял за то, что сам об этом не догадался.
Пока мужчины спорили, Ата трудилась не покладая рук. Меховые штаны и теплая обувь были уже готовы. Примерив их, Хайюрр пришел в восторг.
– Только ваших узоров я не знаю. Это пусть уж твои жены наводят.
Сейчас она, не поднимая головы, орудовала над малицей. Искоса поглядывая на жену, Аймик порой думал, что она просто не понимает, о чем идет мужской разговор: все же язык детей Сизой Горлицы ей давался туго.
(Разговоры. Споры. Нет, Аймик больше слушал и почти не возражал. Да и как возразишь: человек не может в одиночестве, это правда. И его почти убедили в конце концов. Но вот последний довод…)
– У детей Сизой Горлицы есть сильные родильные амулеты. Дадим тебе, дадим Ате, все хорошо будет. Дети будут!
По тому, как встрепенулась она на эти слова, Аймик догадался: нет! Ата и прежде все слышала, все понимала, просто не хотела ничего говорить. Решать должен он. Ее муж.
Но последние слова Хайюрра остро задели их обоих.
И Хайюрр понял: что-то не то! Перебегая взглядом с Аймика на Ату, неуверенно улыбнулся:
– Аймик, я…
– Нет-нет! – остановил его хозяин. – Мы знаем: ты хочешь как лучше. Но подожди. Мы еще не решили.
Впрочем, вскоре все повернулось так, что и спорить стало не о чем.
Аймик уже почти ушел в сон, когда услышал шаги.
Топ. Топ. ТОП!..
Словно и человек (очень грузный, кряжистый), и не человек (пень, внезапно оживший, мог бы так шагать!)
Топ. Топ. ТОП!..
От входа налево, в обход жилища…
Липкий от пота, он рванулся было к оружию, но Ата (тоже не спит?) вцепилась в него с такой силой, какую он и не предполагал в своей жене.
– Нет! Муж мой, НЕТ!!!
(Это крик? Или он слышит лишь своим внутренним ухом?)
– Ата…
Топ. Топ. ТОП!..
Слева направо, ко входу…
– Н-Е-Е-Е-Т!!!
(А вот это уже и в самом деле крик.)
Заскрипела лежанка под Хайюрром. Проснулся гость, но ничего не сказал, ни о чем не спросил. И Аймик молчал, только гладил и гладил, успокаивал свою Ату… Ее не просто трясло – колотило от страха.
…А наутро и говорить было нечего: никаких следов. И ведь ни бурана не было, ни снегопада. Все равно: никаких следов!
Так вот и начало являть себя проклятое место, от ночи к ночи. Вначале шагами. Словно кто-то по ночам их жилище обходит, а знать о себе ничем больше не дает. И следов не оставляет. Все трое, не сговариваясь, об этом молчали.
Потом стало еще хуже.
Аймик и Ата вновь стали вдвоем на охоту ходить.
– Хайюрр! Ты уж прости, малица-то не готова еще!
(«…И не взыщи, что Ату с тобой не хочу оставлять».)
Хайюрр не возражал. Умный – все понимал, как надо. И то понимал, что обговорить они должны его слова. Вдвоем. Наедине.
Но по правде, они ничего не обговаривали. Говорили, как обычно, о следе, о петлях. И в один из дней…
Сам-то по себе этот день был весел. Солнце, скрипящий снег, мороз бодрит, а обжигает глаза. И петли не пустые. Вот когда третьего длинноухого вынимали, все и началось…
…Аймик знал, что такое страх. Это когда он столкнулся с тем… единорогом волосатым. Или когда он Пейягана потерял, там, на Двуглазом Холме… И знал (слишком хорошо знал!), что такое – печаль, тоска, уныние…
Но тут безо всякой причины навалилось ТАКОЕ!
ЭТОМУ не было названия на человеческом языке. Ужас, тоска, отчаяние? Нет, все эти слова – лишь слабые тени того, что, разом обрушившись на них обоих, заставило броситься вниз по склону, без оглядки, в разные стороны…
…Уже потом, когда он, забывший обо всем на свете (об Ате забывший!), где-то далеко внизу пришел в себя…
– Ата! АТА!
– Муж мой, ты где?!
…стал думать: ПОЧЕМУ? ЧТО СЛУЧИЛОСЬ? ОТ ЧЕГО ОН СПАСАЛСЯ, КАК …
Брел по склону на зов своей брошенной в беде жены, искал и не находил ответа. И потом, когда впереди из-за заснеженного куста показалась наконец-то знакомая фигурка, вся залепленная снегом, и они бросились друг к другу и обнялись так, словно уже и не чаяли свидеться (Ата даже не упрекнула мужа за позорное бегство), — Аймик пережил самый острый приступ стыда: ОРУЖИЕ!ОН ЖЕ ОРУЖИЕ БРОСИЛ!!! И они побрели вверх по склону за оружием и добычей. Сжималось сердце, когда приближались к тому месту, но… напрасно. Солнечный зимний день, такой мирный, такой спокойный. И ни следа какой бы то ни было опасности.
Аймик упал на колени, в обе руки схватил брошенный лук и горячо зашептал:
– Прости, Разящий, прости, мой верный, прости, наш спаситель!..
Капюшон упал на плечи, и Ата, всхлипывая, зарылась лицом в его распущенные по плечам волосы, прерывисто дышала в затылок.
…Хайюрру не рассказали ничего.
В эту ночь Аймик решил твердо: будь что будет, – он выйдет к ТОМУ… Выйдет и сразится с ним, чтобы хоть немного загладить свой позор. Ате даже не шепнул о своем решении; она поняла и так. И знала: мешать нельзя. Но когда Аймик тихо, в темноте, положил справа от себя два дротика и костяной кинжал, невольно содрогнулась.
Все трое долго не спали. Ждали. И – ничего, кроме обычных шорохов ночного леса.ОНО не являлось.
Первым захрапел Хайюрр. Как-то обиженно, с присвистом. Через некоторое время Аймик почувствовал, что дыхание жены стало ровным и глубоким. Спит. И хорошо, что спит. А потом и сам он почувствовал, что глаза слипаются, что явь нечувствительно переходит в сон… Ну и пусть. Сегодня ОНО уже не придет. Испугалось?..
Топ. Топ. ТОП!..
Воображение рисовало нечто неимоверно тяжелое. Этакая туша, с мамонта величиной, но передвигающаяся на двух ногах… Или на трех?
Топ. Топ. ТОП!..
Как всегда, обходит их жилье по кругу, слева направо. Вот-вот круг завершится, и тогда он, Аймик…
Правая рука стиснула копье; рывком сел, перехватил кинжал в левую руку…
(Ата впилась зубами в край шкуры, чтобы подавить крик.)
…И тут край входного полога начал медленно отползать в сторону. Непрошеный гость решил-таки заглянуть в их жилье!
Аймик вскочил на ноги, рванулся было навстречу врагу – и оцепенел.
То, что явилось в проеме входа, было настолько несообразно со всем, когда-либо виденным, что глаза отказывались воспринимать… Его тело напоминало человеческое, вовсе не огромное; среднего роста охотник – не больше, но даже в ночной тьме было понятно: оно голое и черное. И венчающее это тело рогатая голова походила на какую-то невообразимую помесь филина и тигрольва; странные плоские уши торчали в разные стороны; то ли крючкообразный нос, закрывающий рот, то ли громадный птичий клюв, а по бокам – два круглых желтых глаза с черными дырами зрачков, вонзающихся в самое сердце. Эти глаза горели, и то ли от них, то ли от всей фигуры постепенно распространялось бледно-желтое мертвенное свечение. Такое, какое бывает в часы полновластия Небесной Охотницы. И в этом свете Аймик увидел… Пальцы черной руки, откинувшей полог, – толстые, длинные, словно покрытые щетиной, с острыми клювообразными когтями…
Преодолевая ужас, сделал он шаг, и другой, и третий… (Медленно, необычайно медленно.) …и так же медленно начал поднимать руку, нечувствительно сжимающую копье…
А чудовище, словно не замечая угрозы, стало манить его своими руками-лапами, звать куда-то, о чем-то вещать… Словами? Едва ли…
…И в бледно-желтом сиянии появилось то, что он уже не раз видел в своих странных снах: огромные каменные холмы. Такие огромные, что растущие на них высокие сосны кажутся травой. Такие высокие, что сам Небесный Олень отдыхает на их заснеженных вершинах…
Потом возникли звери. Вереницей шли мамонты. Прыжками промчались лошади и быки. Кувыркались красные бизоны… Что-то завораживающее, что-то необычайно важное было в их чередовании, в каждом движении… Что-то раскрывающее все и вся…