– Устал? – участливо спросил Хайюрр.
– Да. Немного.
– Ничего! Сейчас придем, разложимся, постели приготовим, зажжем очаги, а сами к женам пойдем. Отдыхать. До Угощения. Одеяла теплые, жены горячие – согреемся! А к ночи и у нас будет тепло…
Аймик подавил вздох. Что правда, то правда, – больше всего на свете хотелось бы ему сейчас растянуться голышом на свежей лежанке под медвежьей шкурой, слегка потягиваясь, чувствуя, как сладко ноют натруженные мышцы, и следить сквозь полудрему, как Ата развешивает над огнем его одежду. А потом она сама скользнет к нему под медвежью полость – нежная, горячая, ждущая…
– Хайюрр!
Они были уже у самого входа, когда прозвучал этот оклик. Аймик вздрогнул и тоже обернулся на гортанный голос.
У входа в соседнее жилище (колдунскую обитель) стояли двое. Отец Хайюрра и сам колдун.
Да, ошибиться было невозможно: этот мужчина в меховом балахоне до колен, обвешанном незнакомыми амулетами, в шапочке, обклеенной птичьими перьями, мог быть только колдуном. Безбородый и безусый, с острыми, четко очерченными чертами лица, он, казалось, не имел определенного возраста: отсюда, где стоял Аймик, его можно было посчитать и молодым, почти юношей, и глубоким, но бодрым стариком. Взгляд истинно колдунский, проникающий, и когда он пал на Ай-мика, тому показалось: глаза колдуна вовсе даже не человечьи; какие-то круглые… птичьи, что ли? И почему-то странно знакомые.
Впрочем, это ощущение длилось мгновение, не больше. Когда вождь и колдун приблизились, Аймик понял, что перед ним далеко не старик… пожалуй, даже помоложе вождя. Но и не юноша. И глаза у него, конечно же, человеческие, только рыжеватые какие-то.
– Я говорил с духами. Они рады твоему возвращению, Хайюрр… Это и есть твой спаситель?
(Глаза словно ощупывают! И опять показалось…)
– Аймик, сын Тигрольва, ставший безродным, — медленно проговорил колдун, словно прикидывая каждое слово на вес, и кривовато улыбнулся. – Духи рады твоему приходу. Колдун детей Сизой Горлицы приветствует тебя на земле нашего Рода!
В синем сумраке жарко полыхают костры, отстраняя морозную ночь. Наступила последняя, мужская часть Большого Угощения. Женщины ушли в свои жилища и увели детей, захватив заодно деревянные миски со сладкой морошкой, грибной и травной снедью, недоеденные куски мяса. Они уложат детей и будут неторопливо завершать пиршество, болтать о мужьях, хихикать, прислушиваясь к тому, что происходит снаружи. Мужчинам уже не до еды. Для них началось главное.
Аймик, хоть и чужак, стоял в общем круге, плечом к плечу с Хайюрром. Говорил вождь:
– Сыновья Сизой Горлицы! Великая радость пришла в наш Род: вернулся мой сын Хайюрр! Израненный врагами Хайюрр! Одноухий Хайюрр! Оплаканный нами Хайюрр! Хайюрр, спасенный Аймиком (его голос едва заметно запнулся)… из Рода детей Тигрольва.
Аймик почувствовал, как взгляды собравшихся здесь мужчин скрестились на нем словно копья.
– Аймик! – торжественно провозгласил вождь детей Сизой Горлицы. – Отныне наш кров – твой кров, наш огонь – твой огонь, наша еда – твоя еда! Верно ли я сказал, братья мои?
– Хайрра-а-а! – рванулось на едином вздохе, и показалось, вздох этот подхвачен взметнувшимся в черное небо языком пламени. – Да будет так! Сын Тигрольва, ты нам как брат!
Аймик сделал шаг вперед, чтобы ответить, как подобает мужчине-охотнику:
– Аймик, сын Тигрольва, оставивший свой Род, сделал лишь то, что должно было сделать. Аймик, называющий себя Безродным, благодарит сыновей Сизой Горлицы за добрые слова и приют. Аймик говорит: мои руки – ваши руки, мое оружие – ваше оружие, моя добыча будет делиться с вами по вашим законам. Ибо Аймик-безродный надеется найти здесь своих братьев и сестер!
– Хайрра-а-а! – вновь рванулся в небо единый возглас. И наступила тишина.
И тогда запел колдун.
Его неподвижная фигура чернела на фоне пляшущего пламени, и было непонятно, не из его ли воздетых рук отлетают ввысь снопы искр? Его голос неуловимо менялся: низкие звуки переходили в гортанные выкрики и словно свивались с тонким фальцетом, обрывающимся вдруг на пронзительной ноте. Чем дольше он пел, тем больше казалось: это вовсе и не его голос, это – голоса духов. Не одного и не двух. Множества.
И говорилось в песне о том, что вот двое храбрых сыновей Сизой Горлицы, два родных брата, Хайюрр и Сингор, отправились в далекие края, в чужие земли за женами. Но в далеких краях, чужих землях почва что камень, и горьки воды, и сухи травы. И те, кто живут там, не по-человечьи зовутся, Оленерогими прозываются. Ибо и не люди они, а злые колдуны. Злые духи – их верные помощники – иссушили почву, отравили воду. Злые духи – их верные помощники – выдали Оленерогим бесстрашных сыновей Сизой Горлицы, славных братьев Хайюрра и Сингора…
Аймик внимательно следил за песней, повествующей о пытках и побеге, о последней схватке и убийстве. И о том, как появился он, Пришедший-с-Севера, дал одному из братьев достойное погребение, а второго спас…
Но вот что странно: чем дальше лилось песнопение, тем причудливее становились звуки голоса (голосов, быть может?), а смысл – темнее и темнее, ускользал, словно колдун переходил на какой-то другой язык… Но кое-что врезалось в память, словно узор, наносимый кремневым резцом на рукоять костяного кинжала:
Великие Духи избрали, но благо ли избранным?
Благо ли Ждущей, соскользнувшей с колец Великого Червя?
Куда ты уводишь, тропа, что проложена между Мирами?
Спасут ли от Зла безбрежные воды тех, кто сможет их пересечь?
Твоя ли тропа под твоими ногами, Пришедший-с-Севера?
К голосу (голосам?) поющего (поющих?) уже давно примешивались иные звуки. Обернувшись, Аймик увидел трех странных волков. Прижавшись друг к дружке мелко трясущимися боками, задрав свои острые морды к черному небу, они тихо выли, выли в тоске и страхе.
…На миг показалось: окончив пение, колдун исчез. Но нет, он просто переместился по другую сторону костра, видимо как раз в то время, пока Аймик смотрел на волков. Теперь его место снова занял вождь.
– Сыновья Сизой Горлицы, вы знаете: мы посылали гонцов, но те вернулись ни с чем. Лживые Оленерогие сказали: «Мы не видели ваших собратьев!» И тогда мы оплакали двух молодых охотников, моих сыновей, но не отомстили, ибо не знали, кому мстить. Вспомните, молодые говорили: «Нам все ясно! Будем мстить Оленерогим!» Но колдун отверг эти слова. Колдун сказал: «Ждите! Время придет, когда вернется Оплаканный!» Я знаю: многие роптали. Боялись, что Неотомщенный вернется с Тропы Мертвых, чтобы принести нам зло. Теперь вы видите: колдун был прав…
– Хайрра-а-а! Колдун детей Сизой Горлицы могуч и велик!
– …так пусть же скажет свое слово мой сын, Хайюрр Одноухий, вернувшийся живым!
Хайюрр долго ждал этого мига. Он так поспешно рванулся вперед, в центр круга, что стоящий рядом Аймик почувствовал сильный толчок и покачнулся.
– Смотрите все! – закричал Хайюрр, одним движением головы сбросив меховой капюшон и откидывая прядь черных волос с правого виска. – Смотрите! Они посчитали Хайюрра мертвым, но отрезанное ухо зовет своего хозяина: «Приди! Покарай врага и возьми свое!» И Хайюрр пойдет, Хайюрр отомстит за своего брата и вернет свое! Оленерогим не поможет вся их чародейская сила, – кто устоит против Одноухого, вернувшегося живым?!
– Хайрра-а-а! Никто!
– Оленерогие трусы! Смотрите!
Малица и замшевая рубаха полетели на снег. Обнаженный по пояс, Хайюрр показывал следы пыток, шрамы на месте вырванных сосков.
– Хайюрр и Сингор попали в засаду. Трусы Оленерогие не ответили на вызов и не вступили в бой. Они отняли у братьев оружие, связали и притащили в свое вонючее обиталище. Пожиратели падали, они рвали наши тела, надеясь услышать наш стон. Хайрра-а-а! Жрущие собственный помет этого не дождались!