…Спуск. Довольно крутой, но идти легко. Впереди повеяло свежестью, послышался шум потока. То ли привыкли глаза, то ли здесь, на дне ущелья, и в самом деле… посветлело? Нет, конечно, это не свет, это… что-то совсем иное. Но поток виден. И переправа.
Дад останавливается, поворачивается к ним лицом, и Мада едва сдержала крик: это… совсем не то, что она привыкла видеть. Это лицо трупа, уже начавшего разлагаться, но внезапно ожившего. С его губ срывается полувой-полурык:
– Оу-р-рах!
И волки, словно позабыв о Маде и Дангоре, трусцой поспешили к нему, своему Хозяину, и покорно легли у его ног. Несколько хриплых выкриков – и они первыми устремились к переправе. Маде показалось, что она видит, как четыре огромные тени скользнули по еле заметной поверхности воды.
– Идем!
Дангор и Мада покорно двинулись следом за призрачной фигурой Черного Колдуна. О сопротивлении, побеге нечего было и думать: теперь тот берег, скрытый в тума-не, сам притягивал их. И противиться этой тяге было невозможно.
Скала. Ее поверхность едва-едва светится тем же гнилостным свечением, и плывущие по ней клоки тумана принимают странные, причудливые формы. Дангор хорошо знает это место: дед не раз приводил его сюда, еще во младенчестве. Вот сейчас…
Да, вот она, черная расселина, куда уходил дед, оставляя внука в одиночестве.
«Жди меня тут и не бойся, ничего с тобой не случится. Там живут наши друзья и покровители. Тебе к ним еще нельзя, но и здесь, подле их обители, тебя никто не посмеет тронуть. Они всемогущие, и настанет срок, когда мы пойдем туда, к ним, вместе и они дадут тебе Знак. И ты станешь даже сильнее, чем я, твой дед!»
…А вот и камень, на котором сидел Дангор, дожидаясь возвращения деда, не смея не то чтобы встать, побегать, поиграть – шевельнуться не смея. Одиночество? Здесь он был не одинок, он ощущал на себе бесчисленные взгляды Невидимых, скопившихся там, в черноте расселины, чувствовал, как царапает уши их неслышное перешептывание. И не зверя, не чужака, не лесных или горных духов до одуряющего оцепенения боялся Дангор, а Их. Ныло сердце при одной мысли о том, что когда-нибудь он сам должен будет войти Туда, и познакомиться с Ними, и принадлежать Им. И вот сейчас…
Он чувствовал, как шаг за шагом поглощает его липкая тьма расселины, в которой клубятся сонмы Невидимых, и внезапно понял:
Они же ликуют! Они приветствуют его, впервые вступившего в их обитель!
Странно! Ужас и тоска остались, но теперь Дангор стал ощущать и нечто иное… Нечто похожее на… гордость.
И даже спотыкающиеся шаги матери не могли заглушить это.
Ведь отец так и не пришел и не спас. И уже не придет. Ну что ж…
Бесконечный мучительный путь в клубящейся, почти осязаемой Тьме, наполненной безжалостными, издевающимися духами, наконец-то окончен. Стало просторнее, и мгла, уже не такая липкая, как будто начала редеть.
–ГХАШ! ГХАШ! ГХАШ!
Да, действительно, мрак рассеивается. Мада поняла, что они остановились то ли в небольшой ложбинке, со всех сторон зажатой скалами, то ли в пещерке, – не понять. Камень под ногами, камень со всех сторон, а вверху… не небо, не звезды – все та же клубящаяся мгла. И не звездный свет, не пламя костра рассеивают окружающий мрак. Впереди, из чашеобразного углубления в каменном полу, начинает вздыматься уже знакомое черное пламя, волнами отражающееся в полированной поверхности Черной скалы. Мада догадывалась, что там – не просто отражения, но оттуда, где она стояла, не могла уловить ничего, кроме смутных образов. Но Дад видел иное.
Это можно было понять по тому напряжению, с которым он вглядывался в глубину Ока Тьмы. И когда он повернулся, Мада невольно вскрикнула.
Перед ней был не тот Дад, которого она когда-то звала отцом. И не тот полутруп, что привел сюда ее и Дан-гора. Старик, закутанный в какую-то неведомую черную шкуру, казался выше ростом, а его оскал, его круглые, светящиеся глаза дышали такой ненавистью, такой неистовой злобой, с которой Маде за все годы, прожитые с Дадом, еще не приходилось сталкиваться.
Больше всего он походил сейчас на вставшего на задние лапы черного волка, что сопровождал Дангора.
Короткопалая рука вынырнула из-под черной шкуры-плаща и указала куда-то позади Мады. То ли длинное неразборчивое слово, то ли скороговоркой произнесенная фраза-заклятие пророкотала словно гром. Сзади послышалось тяжкое:
– ОХМММ!
Обернувшись, Мада успела заметить, как сомкнулись каменные стены, закрывая проход, по которому они только что прошли. И, как ременная плеть, хлестнул голос Дада: —СЮДА!
Теперь его рука указывала на плоский белый камень, покрытый черными подтеками. Мада закричала… Она поняла!
…и через миг безнадежно забилась в беспощадных руках своего отца.
4
Аймик напрягал все силы, моля Могучих об одном: только бы не сбиться с тропы, ведущей к расколотой надвое скале. И не споткнуться, и не сломать ноги…
Сама тропа вспомнилась сразу: недаром он столько раз пробирался по ней, выслеживая Черного Колдуна. Только эта ночь была еще глуше, еще беспросветнее, чем та, когда он крался за тестем в последний раз, тщетно надеясь убить. Дождь и ветер окончательно прекратились, но легче от этого не стало. Такая непроглядная тьма стояла вокруг, что даже стволы ближайших деревьев, даже скальные выступы лишь смутно угадывались. Мрак словно трогал кожу омерзительными прикосновениями бесчисленных холодных змей, – даже здесь вдалеке от той черной расселины. И такая мрачная, напряженная тишина стояла вокруг – ни хруста ветки, ни шороха капель, – что казалось: умерло не только все живое – все звуки отныне мертвы. Не зрение, не слух и не разум вели Вестника по неверной тропе сквозь Тьму, вновь заполнившую Мир, – что-то… (Или Кто-то?) …чему нет названия…
…Вот он, поток, струящийся по дну ущелья. Не такой бурный, как в ту ночь, несмотря на проливные дожди. А вон и переправа – видны даже палки между валунами.
(Что это? Да он же ВИДИТ и поток, и переправу! И скалу на той стороне тоже видит. Как же так, в такой тьме?)
Аймик с ужасом понял, что темно-багровый, пульсирующий свет – если только можно назвать его светом – излучает сама скала. И что-то в ней… Не так, как прежде. Но думать об этом некогда, нужно спешить к переправе.
…Вода хлещет по скользким камням, и трудно удержать равновесие. Ничего, как-нибудь. С камня на камень, от палки к палке. Еще три-четыре шага —и он на берегу. Но тут…
Огромный волк – белый! – вдруг вырос в нескольких шагах впереди, словно возник из-под земли или со-ткался из тумана. А поодаль – еще два зверя… (Зверя?) …правда, не такие могучие.
Вожак – в полроста Аймика, не меньше – приближался ленивой трусцой. Ощеренная пасть едва ли не улыбается; в горящих глазах насмешка…
(Копье? Забыто там, возле хижины Дада. Значит, ни шагу дальше. И – за лук.)
Аймик остановился. Постарался упереться ногами в камни так, чтобы не поскользнуться в решающий момент. (Хорошо, что поток сегодня не слишком напорист.) Два колчана колотят по правому и левому боку; в одном дар Инельги…
(«Помни! Только один выстрел; второго не будет!») …а во втором – дар Ламона, мужа Айриты. («Прими, Вестник, мой Дар, – сказал тогда Ла-мон. – Твое оружие – против Черного Колдуна, а мое – против его прислужников. Зверь ли, человек ли встанет на твоей тропе, – мой лук не подведет. И стрелы заговоренные, против них и оборотень не устоит».)
Хороший лук, ничего не скажешь, но… что если этот белый волк – сам Дад, а два других… НЕТ!
Стрела, выпущенная из лука Аамона, настигла белого волка в начале прыжка. Бессильно лязгнув клыками, мертвый зверь рухнул в воду возле самого берега. Поток проволок его совсем недалеко, тело застряло между больших камней. Два других волка, последовавшие было за вожаком, остановились в нерешительности – и через мгновение один из них уже бился на прибрежном галечнике в предсмертных судорогах, пытаясь достать зубами стрелу, пронзившую бок. Больше не раздумывая, третий зверь пустился наутек. Кажется, путь свободен.