— Я не вполне, видимо, понимаю вас, уважаемый Кирилл? — голос ооновца можно было намазывать на хлеб и употреблять с чаем. — Вы предлагаете нам пытки?
Стоявшего в углу телохранителя можно было участником дискуссии не считать. Его спокойный взгляд постоянно сканировал помещение — а еще обращался к показаниям датчиков, встроенных в спецверсию смарта. На слово «пытки» он не отреагировал никак.
Взгляд Мягкова тоже «читать» не получалось. Он пожал плечами и негромко изрек, будто бы и не обращаясь к собеседнику:
— История всегда была одной из моих любимых дисциплин в Академии. Если память не подводит, в свое время спецслужбы это не смутило — в отношении лоцманов.
Замглавы Четвертого комитета начал закипать, но тут вмешался Фишер-старший, до этого стоявший возле койки сына и взиравший на спорщиков сверху.
— Ну, будет тебе, Кирилл, будет. Вы уж не обижайтесь на него, Анжело, но и авторитетом давить не советую. Это только с виду наш Мягков такой мягкий, а на самом деле — ух, кремень! Как мой Саймон. — И он одобрительно потрепал молодого лоцмана по плечу.
Саймона снова одолело желание сделать шаг — и оказаться где-нибудь на другом конце галактики, к примеру. Или хотя бы в одной из местных забегаловок. Кухня Нового Эдинбурга не славилась кулинарными изысками, но туристам здесь имелось где перекусить, а после регенератора аппетит лютовал всегда. Увы, если бы он провернул подобный демарш — не миновать занудной беседы на тему «ну мы же Фишеры, сынок, мы так не поступаем». В вопросах имиджа Семьи обычно добродушный отец становился упертым, словно бульдозер.
А еще вспомнились подростковые выходки, любимой из которых было сбежать с какого-нибудь официального мероприятия или пафосного приема. Просто взять и раствориться в воздухе на глазах изумленного собеседника. Оказаться на яхте дяди Анджея, слушая его добродушное ворчание и вполне дельные советы. Вдохнуть горький, солоноватый морской воздух и услышать режущие, полные тоски крики чаек: «Текели-ли! Текели-ли!» Сбросить пиджак, брюки, рубашку — всю эту светскую броню, лишний вес цивилизации. Сигануть за борт, смывая с себя липкое, вяжущее раздражение.
Правда, потом все равно приходилось возвращаться. В пятнадцать лет от Семьи особо не убежишь. Впрочем, оно же справедливо и для двадцати двух. Особенно если ты Фишер.
Поэтому Саймон всего лишь скроил кислую улыбку. Этого оказалось достаточно.
— А вообще, конечно, надо бы с этими засранцами что-то делать, — озабоченно продолжал Соломон, вернувшись к собеседникам.
Те сделали вид, что это замечание крайне важно и исполнено смысла. Анжело даже покивал:
— Надо. Но у меня связаны руки. Вокруг постоянно вьются репортеры, активисты из правозащиты, служба внутренних расследований… Мы уже больше века не просто комитет ООН, мы, shimaimashita[13], галактическая служба по вытиранию соплей! Только называемся иначе. И вынуждены играть строго по правилам.
Мягков снова негромко, но выразительно хмыкнул. У Оосавы сжались кулаки и скрипнули зубы. Фишер-старший нахмурился и неуверенно предположил:
— Но ведь есть улики…
— Косвенные, уважаемый Соломон, косвенные, — в голосе Анжело слышалась неподдельная досада. — Да, они угнали челнок. Но знаете, что поют эти хитрые Arschlochen[14] нашим следователям? Они испугались! Вы понимаете? Psia krew[15]! Двое стюардов, один младший механик и один палубный матрос. Испугались. Вот собираюсь выдать санкцию на глубокое полиграфическое исследование, но она требует согласований с ВОЗ.
— Записи. У вас есть записи с моего смарта, — Саймон потрогал губу и решил, что уже не болит. — Один возился с устройством. Другой сказал…
— Механик утверждает, что пытался разобраться. Ему, мол, эта штука сразу не понравилась. Обвиняет вас, — Оосава еле сдержался, чтобы не ткнуть пальцем, — в том, что вы на него напали и помешали. No te joda[16], так и сказал. А пилот — один из стюардов, к слову, — уверяет, что имел в виду, будто бы они ни в чем не виновны. «Мы же не палачи». А устройство не имеет к ним отношения: «оно само» появилось на челноке. Кстати, это только передатчик. Пульт управления, если можно так выразиться. Дистанционка.