— Oui[11], — мрачно бросил пилот и поколдовал над консолью. Когда он закончил, и лоцман почувствовал смену курса, пришлось снова ткнуть оружием.
— Как отключается та херня в коридоре?
— А смысл? — удивленно приподнял брови собеседник. За что получил эжектор в зубы, проникся и запыхтел: — Неф, беф футок, оно фамо! Мы фе не палафи!
Саймон убедился, что челнок лежит на курсе к транспорту, оглушил пилота и побежал к загадочной тумбе. Буквально стоило ему приблизиться, как несколько огоньков моргнули и сменили цвета, в основном с зеленого на желтый. Пара погасла совсем. Смарт запоздало подтвердил полный доступ ко всем системам корабля, подключилась и диагностика, и связь. По основному каналу пробился капитан:
— Черт побери, парень, я не знаю, что ты сделал, но у нас все заработало! Мы выравниваемся!
— Ага, — промычал «парень». Накатывала слабость, мутило, тело казалось как не своим. — Сделал вроде. Вы это, берите управление на себя. Я пойду посижу…
И он сполз по стенке на пол.
Глава 3
В области акушерства и неонатологии Семьи лоцманов придерживались на редкость ортодоксальных взглядов. Это не было связано с традициями или замкнутостью клановой среды, хотя отчасти уже могло быть отнесено к оным. Так уж получалось, что ребенок, выращенный в реплистате, с куда меньшей — на порядки! — вероятностью проявлял нужные Семьям таланты, чем выношенный и рожденный естественным путем. Еще одна из многочисленных загадок лоцманов, которые они сами порой не могли решить.
Именно в силу того, что был произведен на свет традиционным образом, Саймон имел полное право сказать: «Мама, роди меня обратно!»
Корабельный медик, которому капитан скинул телеметрию со смарта Саймона, впал в состояние тихой паники и не придумал ничего умнее, чем запихнуть пациента в регенератор. Удачным оказалось то, что эта модель предусматривала возможность транспортировки в стационар — прямо внутри капсулы. Так что в себя лоцман пришел уже на поверхности, сидя на койке в палате центральной столичной клиники.
По идее, телесный дискомфорт подлежал решительному экзорцизму. Все синяки, ссадины и даже рассеченную губу затянуло буквально на глазах — да и оказалось-то их всего ничего. Но на память осталась фантомная боль. Организм не верил, что мог поправиться так быстро, и проявлял бдительность.
А тем временем в помещении происходила приторно вежливая, исполненная заверений в бескорыстной любви и взаимной лояльности, но от того не менее яростная перебранка. Именно она вызывала у Саймона желание дезинтегрироваться куда подальше. И невозможность провернуть свой любимый фокус погружала в тихую, холодную ярость.
Ругались трое, стоявшие неподалеку. Рослый, массивный в плечах, едва заметно полнеющий брюнет с тускловатыми глазами, изначально имевшими цвет royal blue[12]. Низенький, пингвинообразный тип с абсолютно незапоминающимся лицом, с сонными, тяжелыми веками на оном, в абсолютно не сидящем сером, словно бы пыльном костюме. И еще один темноволосый — смуглый, крепкий, с фигурой атлета, пышущий сдержанной энергией; на нем результаты работы дорогого портного смотрелись более чем к месту. Соломон Фишер, Кирилл Мягков и Анжело Оосава — самые влиятельные люди на ближайшую сотню парсек. А то и не на одну.
Фишер-старший являлся главой Семьи Фишер. Самой старой, самой большой, самой уважаемой. «Быть Фишером» означало «быть богатым, влиятельным и одаренным». Породниться с Фишерами мечтал каждый. В силу этого их голос в Профсоюзе всегда оказывался если и не решающим, то очень, очень значимым. «С Фишерами не спорят» — так было заведено. А последнее время традиция усугублялась еще и поддержкой Мягкова.
Кирилл не родился в одной из Семей. Вернее сказать, он был лоцманом, но, что называется, «самородком». Дар проснулся в ничем не примечательном пареньке с одной из дальних колоний — такое случалось, и не так чтобы редко. Правда, проснулся, честно говоря, так себе, серединка на половинку. Зато организаторские навыки во время учебы юный курсант проявил просто фантастические, умудряясь при этом оставаться по большей части в тени. «Хитрый план Мягкова» — это выражение прижилось, означая нечто многоходовое, неочевидное, но сулящее в итоге масштабный профит. Потому-то отец нынешнего главы Семьи Фишер быстро выделил неприметного, но толкового юношу. И способствовал его карьере в администрации Профсоюза.
Оосава же прибыл из ООН. После реформирования многие из подразделений взяли на себя не вполне свойственные им функции. Так, например, Четвертый комитет на бумаге занимался вопросами колоний, правами человека и миротворческой деятельностью. А по факту стал чем-то вроде космической службы безопасности, незаметно инкорпорировав в свои структуры Интерпол, ФСБ, АНБ, Гонг-Ан-Бу и прочие организации. И заместителем главы Четвертого комитета, главным межсистемным секуристом оказался как раз таки Анжело Оосава.