- Это не обязательно, - попытался откреститься от задания, но по взгляду девочки понял, что это будет сложно.
- Да, у меня и так пройдет, - закивал головой Гера. Но девочка уперлась, нахмурила бровки и, перестав поедать торт, сказала, что это обязательно надо сделать. Иначе будет болеть. Спорить с ребенком мужчины не стали. Оба вздохнули и стали выполнять поручение маленькой террористки.
Гера вернул мясо в морозилку, все равно чувствовал, что шишка уже появилась, хоть и не была слишком большой. Затем подошел к Антону, наклонился в ожидании поцелуя.
- Быстрее целуй, а то она не отстанет, - сквозь зубы и шепотом, чтобы девочка не услышала.
- Блин, прости, я не хотел...- так же тихо, но с полными глазами отчаяния.
- Целуй уже. Потерплю как-нибудь.
Антон вытянул шею и прикоснулся губами к прохладной коже, невольно почувствовал запах шампуня и проговорил слова заговора. Гера покраснел, теперь синяк и не особо выделялся на лице, поспешно отстранился и отвернулся.
- Ну вот, - довольно протянула Аленка, - теперь лоб не будет болеть. Давайте уже чай пить, а то торт слишком сладкий.
Мужчины дружно засмеялись, чем разрядили обстановку в кухне. Девочка довольно улыбалась. С этого момента обстановка в доме стала прежней: доброжелательной и легкой.
***
В любой профессии есть свои плюсы и минусы. Герман знал, на что идет, когда поступал в медицинский. Он был уверен, что сможет справляться с ситуациями, когда пациенты будут уходить. Начав работать, эта уверенность пошатнулась. Когда он впервые потерял пациента, его накрыла недельная депрессия. Взяв отпуск, он несколько дней провалялся дома, не в силах встать. Апатия и бессонница. Вопрос, который навсегда останется без ответа: почему уходят дети? Ведь они даже не успели пожить...
Антон сразу понял, что что-то случилось, когда Гера приехал с работы: покрасневшие глаза, бледный, кое-как наброшенная куртка, незамотанный шарф и дрожащие руки.
- Что случилось? Я могу помочь?
Доктор перестал раздеваться. Опустил руки и, прислонившись к плечу друга, вдруг заплакал. Горько. Надрывно. Антон не ожидал такого. Опешил. Замер. А потом инстинктивно приобнял и повел на кухню. Усадил на стул и налил рюмку водки, купленную давно и забытую на дверце холодильника. Налил вторую для себя. Вид плачущего Германа выбивал из себя, забирал силы.
- Не чокаясь...
Антон понял. Кто-то ушел. Кто-то, к кому доктор Городецкий успел привязаться. Маленькая жизнь оборвалась, так и не успев прочувствовать, увидеть все краски мира.
Вытерев слезы, Гера опрокинул в себя стопку. Поморщился. Закусил кусочком колбасы, любезно предложенной Антоном.
- Часто у вас такое?
- Бывает.
- И как ты справляешься?
Гера замолчал. Обычно ехал к семье или Роме, чтобы не быть одному, но сегодня хотелось домой, к Антону и Алене, которых уже стал считать своей семьей. Это открытие удивило и испугало. Когда же он успел так привыкнуть? Ведь уже не представляет своей жизни без них, не верит в то, что придет после работы, а дома никого не будет.
- Когда как. Но не водкой. Хотя, спасибо. Мне немного полегчало. - Гера поднялся. Захотелось полежать в теплой воде, чтобы привести мысли в порядок. - Я в ванну, а потом спать. Извини за срыв.
- А поесть? Я приготовил...
- Не хочу ничего. Как-то холодно стало в квартире, да? Может, отопление отключили? - Не дождавшись ответа, Герман скрылся в ванной комнате, а Антон потрогал горячие батареи.
Антон играл с дочкой, но все время прислушивался к звукам из ванной. Вода давно перестала шуметь, но друг не выходил. В голову лезли всякие жуткие мысли, представлялись картинки, где Гера с порезанными венами лежит в красной от крови воде. Уложив спать Алену, он не выдержал и тихо постучал в дверь. Герман не ответил и Королев осторожно приоткрыл оказавшуюся незапертой дверь.
Пена давно осела, но ее запах витал в воздухе. Вода, наверняка, уже остыла, но на это Антон не обратил внимания. Его взгляд был прикован к другу, который спал, положив под голову мочалку. Он был голый. Абсолютно. Антон разглядывал его грудь и крепкие ноги, средний по размеру, но красивый член, кожу, покрытую мурашками и ресницы. Он не знал, как себя повести, надо было разбудить его, иначе тот совсем замерзнет, но не хотелось этого делать, хотелось любоваться таким знакомым и в то же время незнакомым телом, представлять... Что именно представлять, Тоша так и не додумал, потому что глаза Германа неожиданно распахнулись и уставились на стоящего на пороге друга.
- Ты решил принять со мной ванну? Боюсь, вода уже слишком холодная.
Антон покраснел. Не знал, что ответить. Это была провокация в чистом виде, и надо было осадить Геру, но он не мог. Тот был прав: Тоша подсматривал за голым другом. Факт остается фактом.
- Я... хотел убедиться, что ты в порядке. Я стучал, но никто не ответил, дверь оказалась открытой и... Я не хотел, это случайно...
- Хватит оправдываться. Подай мне полотенце лучше, - Герман поднялся из воды, не стесняясь своего тела, вытащил заглушку и, взяв полотенце, стал вытираться. Антон не уходил, завис на Гере. - Что? Хочешь помочь? Может, тогда и в кровать проводишь? Я чертовски замерз в этой ванне, а ты можешь меня согреть. - Гера не знал, откуда это. Безрассудство, а не смелость. От усталости находиться в подвешенном состоянии? От желания посмотреть на реакцию друга?
- Думаю, ты справишься сам, - бросил Антон и быстрым шагом ушел в комнату к дочке. Там он лег на надувной матрас и сжал пальцами свой эрегированный член, пытаясь снять напряжение, что болью сковало мышцы.
Гера обернулся полотенцем и пошел к себе. Он думал о том, что сейчас собственными руками лишил себя возможности побыть с Антоном еще немного. Он сам все испортил. Снова.
***
Тоша не знал, как себя вести следующим утром. Можно было сделать вид, что ничего не произошло, но это означало бы лгать. Себе и ему. Он вышел из комнаты, чтобы встретиться лицом к лицу с человеком, которого, как оказывается, совсем не знал, а увидел растрепанного четырнадцатилетнего мальчишку. Того самого, что сбегал по ступенькам его лестницы, перескакивая через несколько штук сразу, почти падая, но не держась за перила. Контраст вчерашнего и сегодняшнего, вечернего и утреннего Германа был феноменальным. Антон даже забыл, что хотел сказать. Только откуда-то вырвалось "доброе утро", втолкованное матерью с детства.
- Доброе. Если оно такое, - осторожно произнес Гера и поставил перед другом чашку с дымящимся кофе. Все, как тот любит - две ложки кофе, три ложки сахара. Увидел. Запомнил. Делал с душой, без просьб и подсказок, - прости меня за вчерашнее. Я не знаю, что на меня нашло. Черт попутал. Перенервничал из-за... Ну, ты понимаешь. И вообще... Короче, если ты меня не простишь, я пойму, только не уезжай. - Не видя никакой реакции, стал давить на самое важное, не первопричину, но повод, - Алене необходимо долечиться. Обещаю, что когда станет возможно продолжить лечение на дому, без постоянного присутствия врача, то сразу же скажу об этом. Не уезжай...
Антон растерянно проводил пальцами по ручке чашки и смотрел на темную жидкость. Потом поднял глаза и внимательно взглянул на Геру.
- Давай постараемся забыть вчерашний вечер? Ты был не в себе, я все понимаю, да и я дал маху... Не должен был... В общем, предлагаю обо всем забыть и жить, как раньше.
Гера был и рад, и огорчен одновременно. Рад тому, что Антон не действует сгоряча и не чинит препятствий на пути выздоровления дочки. Огорчен тем, что, несмотря на необходимость все забыть, понимал, что этого никогда не будет. Забыть невозможно. Скрывать свои чувства. Не озвучивать мысли. Бросать взгляды украдкой, тайком. Представлять. Самоудовлетворяться. Хотеть кого-то так сильно, и не иметь возможности даже взять за руку. Сложно. Больно. Страшно. Ощущения постоянной ходьбы по битому стеклу, по лезвию ножа, на грани. Как долго еще это будет продолжаться? Должна же быть у него элементарная гордость, любовь к себе. Нет, он не унижает себя, но сдерживает, мучается, терпит. А, как известно, любому терпению приходит конец.